– Я просил ювелира послать вторую коллекцию через Бостон, так как знал по опыту, что в этой таможне меньше формальностей, и когда получил уведомление о прибытии коллекции, поехал в Бостон, где и получил ее. Футляр с камнями я положил в оригинальный саквояж, специально изготовленный, и запер его в моей комнате в отеле «Вандом». Вечером я встретил Рандольфа и отправился с ним в театр. Он собирался ехать обратно в Нью-Йорк с полуночным поездом, и я проводил его на вокзал. Можете себе представить мое удивление, когда, стоя у кассы, я увидел в руках прошедшей мимо меня и вошедшей в вагон женщины мой саквояж. Ошибиться я не мог, так как, повторяю, он был оригинален и по форме, и по цвету. Я тотчас же понял, что меня обокрали. Возвращаться в отель было бы только потерей времени, и если бы каким-нибудь чудом было два таких саквояжа, то мой был хорошо спрятан в отеле. В то время, как я раздумывал, что мне далее предпринять, Рандольф начал свою хвалебную песнь Барнесу; мы заключили пари, так как у меня блеснула мысль, что теперь наступил так давно желанный случай: я решил украсть у воровки мою собственность. Открытие этого преступления не могло бы повлечь для меня никаких последствий; во всяком случае, я выигрывал пари и кроме того имел случай потягаться с сыщиками. Рандольф скоро уснул, мне же мешала спать мысль о камнях в сто тысяч долларов стоимостью. Я раздумывал, как мне приняться за дело, и при этом, должно быть, задремал, так как внезапно заметил, что поезд остановился. Следовательно, мы были в Нью-Гавене, на первой остановке. Я тотчас же подумал, что воровка может здесь выйти, и уже хотел встать, когда увидел, к счастью, я сидел у окна, противоположного платформе – крадущегося человека, привлекшего мое внимание своим странным поведением. Когда он проходил мимо моего окна, я увидел при свете электрического фонаря, что он держит мой саквояж. Следовательно, воровку уже обокрали. Человек приблизился осторожно к сложенным в поленницу угольным брикетам, вынул два из них, всунул в образовавшееся отверстие саквояж, закрыл его одним из брикетов, а другой далеко отбросил, затем вернулся к поезду и вошел в вагон. «Этот человек искусный вор, – подумал я, – он останется в поезде, пока воровство не будет открыто, даст в случае необходимости совершенно спокойно обыскать себя, а затем вернется и возьмет саквояж с камнями». Нужно было действовать быстро, но меня могли заметить, если бы я ушел со своего места и из поезда обычным путем; поэтому я тихо опустил окно, вылез через него из вагона, нашел и вынул саквояж, пробежал на другой конец вокзала и засунул его за доски сходни, где легко мог его найти. Затем я тем же путем вернулся в свой вагон и, уверяю вас, господа, отлично спал всю остальную дорогу.
Слушатели прервали Митчеля аплодисментами.
– Подождите, мои друзья, я еще не закончил. Женщина, укравшая мои драгоценности, имела дерзость заявить о своей потере. Когда мы приближались к Нью-Йорку, мистер Барнес, находившийся случайно в поезде и, – как я тотчас же догадался, – слышавший мой разговор с Рандольфом и заподозривший меня, велел обыскать всех, что меня очень позабавило. Но, с другой стороны, присутствие мистера Барнеса было мне не особенно приятно, потому что для меня было очень важно вернуться как можно скорей в Нью-Гавен, чтобы взять мои драгоценности. Поэтому я пригласил его завтракать и сделал вид, будто желаю убедить его не напускать на меня других сыщиков; в действительности же, я желал только узнать: приставит ли он тотчас же ко мне шпиона, то есть имеется ли у него тут на вокзале помощник; так оно в действительности и оказалось. Поэтому я был вынужден вернуться сначала к себе на квартиру и делать вид, будто я совсем не намереваюсь уехать из города. Потом мне удалось ускользнуть от этого человека и незаметно уехать в Нью-Гавен. Там я нашел мой саквояж и передал его на сохранение кельнеру ближайшей гостиницы. Не трудно отгадать, какова при этом была моя цель. Я знал, что кража в поезде попадет в газеты и что я обращу на себя внимание своим странным поведением в гостинице – я, конечно, был переодет. Так оно и случилось, и камни попали под охрану полиции. Более верного места я не мог и желать. Вот, господа, история совершенного мной преступления. Мне достаточно показать квитанцию бостонской таможни и счет парижского ювелира, чтобы получить свою собственность. Удовлетворен ли ты теперь, Рандольф?
– Совершенно. Ты честно выиграл пари, и я имею при себе чек на проигранную сумму, которую и вручаю тебе с наилучшими пожеланиями.
– Благодарю, – отвечал Митчель и взял чек. – Я принимаю его, потому что тотчас же могу найти ему применение, как ты сейчас услышишь. Но сначала я расскажу историю другой кражи.
При этих словах все удивленно переглянулись, Торе же начал слегка волноваться. Он выпил глоток бургундского, и рука его как бы застыла на краю стакана.
– Вы, вероятно, помните, – продолжал Митчель, – что в день костюмированного вечера я лежал больной в Филадельфии. Льщу себя мыслью, что тут я выкинул самую искусную во всей этой истории штуку. Я знал, что за мной следил шпион, и принял меры, чтобы избежать его наблюдений; кроме того, я ожидал, что мистер Барнес сам приедет в Филадельфию, и позаботился с помощью доктора о том, чтобы иметь действительно больной вид. Но я не хочу забегать вперед. За кражей в поезде последовало убийство. По странной случайности, убитая женщина жила в том же доме, где жила моя невеста. Я знал, что в тот вечер, когда было совершено убийство, за мной следовал из театра до дому шпион; были и другие обстоятельства, бросавшие на меня подозрение, но я имел преимущество перед сыщиком. Я знал, что человек, укравший у женщины драгоценные камни, должен был прийти в ярость, не найдя в Нью-Гавене своей добычи. Судя о женщине по себе самому, он мог заподозрить, что она раньше уже вынула камни из саквояжа. Может быть, в надежде на это он отправился к ней, признался в краже саквояжа и пытался заставить ее признаться, что камни у нее. Когда это не удалось, он, может быть, в припадке гнева или чтобы заставить ее молчать, перерезал ей горло.
– В этом вы ошибаетесь, мистер Митчель, – прервал Барнес, – женщина была убита во время сна; никаких следов борьбы между убитой и убийцей не замечено.
– И в таком случае можно предположить, что негодяй пробрался в дом и убил ее, чтобы без помехи искать камни и в то же время отделаться от сообщницы, в которой больше не нуждался. Таковы, по крайней мере были мои соображения, и я был уверен, что знаю этого человека.
В этот момент Торе протянул руку к стакану, но прежде чем он его взял, Барнес схватил стакан и выпил вино до капли. Торе, бледный от ярости, повернулся к Барнесу, чтобы потребовать от него объяснения, но тут произошло нечто, ускользнувшее от внимания других. Барнес откинулся на спинку стула и показал своему соседу дуло револьвера, который он держал под столом. Все это заняло меньше секунды; вслед затем оба снова приняли вид внимательных слушателей.
– Я должен объяснить, – продолжал Митчель, – почему казалось, что убийца был мне известен. Во-первых, я видел лицо человека, спрятавшего в Нью-Гавене мой саквояж, но этого мимолетного впечатления было, пожалуй, недостаточно, чтобы узнать его. Но часто незначительные случаи возбуждают подозрение, приводящее к разрешению загадки. Еще до происшествия в поезде я однажды видел в клубе господина, игра которого в карты показалась мне подозрительной. Несколько дней после кражи я встретил этого господина в одном доме в присутствии мистера Барнеса. Я ломал себе голову, где видел это лицо; конечно, в клубе, – но я не мог отделаться от чувства, что встречал его еще где-то. Вскоре затем я услышал, как он в разговоре с мистером Барнесом упомянул о том, что он также был в поезде и первый был обыскан. Это убедило меня, что передо мной находится вор. Тогда я ничего еще не знал об убийстве. Не забудьте, что я сам был опутан сетью улик, так что, кроме нравственной ответственности, лично для меня было очень важно доказать виновность этого господина. Поэтому я набросал смелый план. Я постарался подружиться с этим господином. Однажды я пригласил его к себе и заявил ему, что подозреваю его в шулерстве. Сначала он возмутился этим, но я остался спокоен и, к его удивлению, предложил ему вести это дело сообща. Я сказал ему, что далеко не так богат, как говорят, и что приобрел свое состояние в Европе игрой. Тогда он сознался, что у него есть «система» – и с тех пор нас стали считать друзьями, хотя я уверен, что он никогда не доверял мне вполне. Добившись некоторого доверия со стороны этого человека, я подготовил событие, имевшее двоякую цель: сбить с толку сыщика и завлечь в западню подозреваемого мной человека. Я как-то показал мистеру Барнесу рубин, который собирался подарить моей невесте, причем я сказал ему, что если он придет к заключению, что я невиновен в краже на железной дороге, то пусть не забудет, что я имею еще почти месяц сроку для совершения преступления. Я придумал вечер в костюмах из «Тысячи и одной ночи» и устроил так, что он происходил в канун Нового года, то есть как раз в последний день срока, назначенного для пари. Я знал, что все это наведет сыщика на подозрение, что я собираюсь обокрасть мою невесту, причем я не могу понести за это наказание, раз буду действовать по уговору с ней. Но мистер Барнес ложно судил обо мне, так как ни за какие сокровища мира я не согласился бы впутать в дело имя моей невесты: она ничего не знала. Но так как ей тогда еще не были известны подробности кражи в поезде и она не подозревала, что условленное преступление было уже совершено, то, понятно, я мог надеяться, что она не окажет сопротивления вору, которого, может быть, примет за меня. Затем я поехал в Филадельфию, притворился больным, ускользнул от шпиона и явился на вечер. Я ожидал, что на нем будет присутствовать мистер Барнес, и устроил так, что ему пришлось надеть костюм разбойника. Подозреваемого мной человека я попросил надеть мой костюм Али-Бабы, но он был настолько хитер, что предложил его своему знакомому, а сам оделся разбойником. Это заставило меня заговаривать со всеми, на ком был костюм разбойника, и мне удалось узнать по голосу не только того человека, но и мистера Барнеса. В последней картине мистер Барнес пытался встать возле Али-Бабы и очутился сзади подозреваемого мной. Боясь, чтобы он не помешал моему плану, я протиснулся за ним. Моя цель была ввести подозреваемого мной человека в искушение украсть рубин, так как если бы он это сделал, то подтвердилось бы мое первое подозрение относительно него. Может быть, это был слишком смелый план, но он удался. Я увидел, как этот человек, делая «салям», вытащил рубин из волос Шехерезады. Мистер Барнес, также видевший это, попытался схватить вора, но я помешал ему, схватив и толкнув его в толпу гостей; затем, воспользовавшись наступившим смятением, я незаметно вышел из дому.