– Мой отец умер десять лет назад. А мама пережила его на пять…
Кроу стиснул пальцы, стараясь говорить спокойно. Каждое следующее слово давалось ему с неимоверным трудом. Голова его втянулась в плечи, а дыхание стало прерывистым. Я заметила: чем больше он выказывал свою уязвимость, тем меньше он выражал эмоций.
– А несколько месяцев назад умерла моя сестра.
И хотя его голос звучал ровно, я видела, как играли желваки на его скулах. Кроу изо всех сил старался контролировать свои чувства.
– И мне это далось очень тяжело.
Я слушала его, и мое сердце разрывалось на куски. Я совсем потерялась после известия о предательстве Джейкоба. Душевная боль была поистине невыносимой. Но после короткой исповеди Кроу мне стало совсем плохо. Такого я не ожидала. Я чувствовала каждое его слово. И мне хотелось утишить его страдания.
– Я очень сожалею.
– Так что я понимаю, что чувствуешь, когда у тебя никого не осталось, – сказал он, опустив голову. – Да, у меня есть брат Кейн… но это совсем не то.
Больше не в силах сдерживаться, я опустила голову ему на колени и обвила руками его стан. Следуя моему движению, Кроу откинулся назад и уткнулся лицом в изгиб моей шеи. Я почувствовала, как его длинные руки обхватили меня. И хотя дышал он ровно, прижался ко мне так, словно я была ему родным человеком.
Я поцеловала его в лоб и стала расчесывать пальцами его шевелюру. У меня возникло ощущение, будто мое сердце бьется прямо о его подбородок и впитывает его страдания. Да, этот человек держал меня в своем доме против воли, но это был несчастный человек. Я совсем не думала, что мне станет жаль его, причем так жарко. Я понимала, что он страдает, и от этого мне становилось вдвойне больно. Может быть, увидев мои переживания, он рассердился именно потому, что и сам мучился?
Он чуть отстранился, и я увидела его исполненные страданием глаза. Там не было слез – его мука таилась в них гораздо глубже. Его глаза были воротами, что вели к его душе… исстрадавшейся, несчастной душе.
Я обхватила его щеки ладонями и поцеловала его в губы – самым нежным поцелуем, которым когда-нибудь дарила его. Мои глаза мгновенно намокли, и соленые теплые слезы брызнули из них на его лицо.
Кроу еще крепче прижал меня к себе, не отнимая своих губ от моих. Так крепко мы еще не сжимали наших объятий. Это было что-то совершенно новое. Кроу прикасался ко мне, словно к хрупкой розе, а я стремилась передать ему биение моего сердца. Я раскрыла ему все мои карты, ибо я показала, как он дорог мне.
И все его козыри лежали передо мной.
И только стоило мне об этом подумать, как Кроу отодвинулся от меня. На его щеках все еще блестели мои слезы. Он столкнул меня со своих коленей и поднялся с постели, как ни в чем не бывало. Пряча глаза, он снова закрылся от меня ледяной пеленой.
– Кроу?
Я утерла слезы, проклиная себя, что позволила такую слабость.
Кроу стоял, уткнувшись взглядом в пол перед собой, так как не мог смотреть на меня. Руки его уперлись в бока, плечи вновь широко расправились.
– Спокойной ночи, – бросил он, повернулся ко мне спиной и вышел вон.
Я решительно не понимала, что на него нашло. Ведь буквально несколько мгновений назад мы лежали в объятиях друг друга, чувственные и нежные. И вдруг – бац! – и он встал и ушел. Просто взял, закрыл свою душу на ключ, предварительно выставив меня прочь. Вытолкал взашей и прочертил линию, за которую я не имею права переступить.
А я и не собираюсь.
Глава вторая
Кроу
Два дня я даже не приближался к ней. Но и она тоже явно не стремилась к общению – так что наши чувства были взаимными. Ей удалось разрушить одну из стен замка моего духа, но я сразу же возвел новую – в два раза выше и в три раза крепче.
Вообще, мне не по нраву рассуждать о моих чувствах. Я не собирался обсуждать все это дерьмо. Не хотел попусту терять время, разглагольствуя о том, что уже не имеет значения. Но я должен был сломать ее скорлупу, чтобы вернуть ей чувство реальности. И мне пришлось раскрыться самому, дабы показать ей, что некоторые раны, что наносит нам жизнь, подчас невозможно излечить. Просто нужно принять это и жить дальше.
Но в процессе разъяснения этих истин я сам дал слабину.
Теперь нужно было как-то восстанавливать отношения. Все же я был хозяин, а она – моя рабыня. Ей требовалось отработать свой долг и затем идти на все четыре стороны. Таковы были правила игры.
На третий день я зашел к ней в комнату, застав ее с книгой у камина. Белое платье оголяло ее узкие плечи. Цвет его прекрасно оттенял оливковый тон ее кожи – солнце постаралось на славу, придав ей соблазнительный, отливающий загар.