Я вкратце изложил суть, с каждым словом убеждаясь, что зря трачу время — классовая ненависть так и перла из глаз приятеля.
— Что знаешь о наших? — решил сменить тему я и тут же пожалел об этом. Ибо услышал малоприятные вещи: кто-то спился, так и не сняв ни одного кадра, кто-то уехал на заработки, кто перебивается в бюро ритуальных услуг, снимая похороны и свадьбы… Многие с головой ушли в политику. Оказалось, что я после своего ухода в армию прослыл на курсе героем, обо мне говорили и были уверены, что я геройски погиб.
— Кстати, — как можно непринужденнее сказал я. — А как поживает… та наша кураторша — Елизавета Тенецкая?…
— Она давно уже не Тенецкая, — ухмыльнулся Макс. — Разве ты не знаешь? Она… — Макс назвал известную фамилию одного из лидеров националистической партии.
— Вот как… — чтобы не молчать, произнес я.
— Да, да. Он ведь тогда, оказывается, сидел. А теперь — шишка!
Видя мою полную безграмотность, Макс пустился в длинный политический экскурс.
— Да ты ж, кажется, любезничал с его женушкой, — вдруг хлопнул себя по коленкам Макс. — Ну, да! Помнишь? Вас еще потеряли во время экскурсии. Неужели забыл?
— Что-то припоминаю, — сказал я. — Но смутно… Значит, она теперь домохозяйка?
— Ну ты темный! — возмутился приятель. — Да она же сейчас достаточно известна, особенно в твоих, телевизионных, кругах. О ней много говорили года три-четыре назад, когда ты в своей хацапетовке коров доил. Она ездила в Литву, когда там танки обстреливали телецентр, сняла потрясающий фильм. Да и в Москву к Белому дому тоже ездила. Самые крутые фильмы были, кстати. Талант не пропьешь!
— А что, она пила? — не понял я.
— Да нет, это выражение есть такое, мусульманин ты темный! Дождалась бабенка своего звездного часа. А бабенка, скажу тебе, была то, что надо… Но никто за ней и ухлестнуть не успел: как только тебя в армию забрали, ее и турнули с кафедры. Наши девчонки говорили, что работала она где придется… Чуть ли не подъезды мыла. Вот такие дела.
Мне стало грустно. Я отвернулся от Макса и оглядел зал. В основном в нем сидели постояльцы гостиницы — иностранцы из диаспоры, начинающие «делки» (тогда их еще можно было отличить по ярким пиджакам и толстым золотым цепочкам на бычьих шеях) с девицами, снятыми тут же, в холле. Диаспорцы были веселы, блистали вставными зубами, «делки» ржали, тыча китайскими палочками в рисово-рыбные рулетики, девицы выставляли ноги, хихикали и громко произносили непристойности. Я подумал, что ненавижу все это, что для любви во мне осталось слишком мало места…
— Хорошо тебе… — донесся до меня голос Макса. — Можешь ходить по таким шикарным местам…
Я кивнул. Я пытался представить Елизавету Тенецкую — сейчас. Наверное, солидная дама, известный режиссер, сценарист… Значит, рано или поздно наши дорожки могут пересечься. Но, увы, мне нечего будет ей предложить. Да, я вряд ли подойду.
…Я вернулся домой за полночь. И долго не мог заснуть. Оказалось, я не могу избавиться от памяти. Я помнил все то, что люди склонны забывать. Моя же память не была подобна губке, которую можно периодически отжимать, заполняя новыми впечатлениями. Я помнил все. Каждое воспоминание имело свою кнопку: нажмешь — и пошло-поехало… Мысленно я нажал кнопку с надписью «Август. 1977-й. Лес».
…Перед глазами возник красный огонек сигареты, мигающий во мраке, как око дьявола. Я даже почувствовал во рту привкус дешевого портвейна! И — тягостно-сладкую истому от звука хрипловатого, «раздевающего», голоса. Потом увидел бассейн с облупившимся синим кафелем, смуглое предплечье с золотистым пушком, волну волос… Дальше: запах сена, дождь, барабанящий в крышу сарая. Стоп, хватит!
Я вскочил и вышел на кухню, закурил, глядя в окно. Вот, оказывается, в чем дело было! Она кого-то ждала. Дождалась. Времена переменились, она — на коне. А мое ожидание было смешным, глупым, безнадежным: «Мудрец, я не люблю тебя!» Но почему моя жизнь дала такой сбой тогда, в августе семьдесят седьмого? Я мирно парил над пустыней, а потом самопроизвольно катапультировался на неизвестную местность, в чужую жизнь и побрел по ней, увязая то в крови, то в болоте, то в купонах и купюрах. А ведь я был мальчиком из хорошей семьи. Таким обычно не о чем жалеть, у них все идет по плану до самой старости…
Нас было пятеро. В команду я подобрал (почти в буквальном смысле — с улицы) талантливого оператора, которого знал еще по институту, звукорежиссером была моя студентка-старшекурсница, дальше — два водителя и я, выполняющий функции и режиссера, и сценариста, и редактора, и морального вдохновителя. Работали мы, как негры на плантации, но мои ребята зарабатывали хорошо, а наши ролики имели успех и даже побеждали на конкурсах. Я пытался помочь всем, кого встречал на своем пути из старых приятелей. И меня любили. Я это чувствовал. Но старался поменьше тусоваться в обществе в обществе коллег. Обедал только в «Национале», ужинал дома тем, что готовила домоправительница, приходящая два раза в неделю.