— Если я кого и мечтал убить, после каждого её урока, так это себя.
Контрольная была сложная, но меня занимало совершенно другое.
Взгляд настырно упирался в спину на второй парте.
За кого Надя держала Томаша? За маленького питомца или он всё же имел право голоса? Насколько она вообще была с ним откровенна? Рассказывала ли о флэшке? Ведь если ему известно о записи, объяснять ничего не потребуется.
Я должна была набраться смелости и поговорить с ним насчёт растяжки.
Но почему за эти дни ничего не выдало его особенного расстройства? А выражение лица оставалось таким же ровным и невозмутимым, как всегда?
Томаш не был замкнутым, нелюдимым или мрачным. Он охотно общался со всеми, кто проявлял к нему интерес, разговаривал, смеялся и рассказывал истории. Держался доброжелательно, но на расстоянии, ничего про себя не поясняя и не спрашивая. А когда заканчивались уроки, домой шёл всегда один. За полтора года учёбы у нас он так ни с кем не подружился.
Всё, что мы знали о нем, это то, что ездил он на автобусе, и что у него была младшая сестра, которая училась в четвертом или пятом классе.
Я была уверена, что самомнение Томаша зашкаливает. Типа он такой умный, красивый, хороший и правильный, а мы — низкопробная районная шушера. И не только из-за того, что он так нелепо и обидно меня послал, скорее из-за ситуации, случившейся чуть позже, в декабре.
Было холодно и шёл снег. На ступенях школы под козырьком стояла девочка. Расклешённая юбочка, два хвостика, за спиной массивный портфель. Она жалась, стараясь увернуться от радостно вылетающих из школы девятиклашек.
Я узнала в ней сестру Томаша и притормозила.
— Отошла бы, а то затопчут.
Девочка послушно сделала шаг назад, но не ушла.
— Ты к брату?
Она кивнула.
Какой-то придурок, закидывая рюкзак на плечо, чуть не заехал ей по лицу, и я едва успела отдёрнуть её в сторону.
— Идём внутрь. Там безопаснее и теплее, — я отвела её к столику охранника.
— Стой здесь.
— Спасибо, — прошептала девочка и по её щекам потекли слёзы. — Я телефон потеряла. Его украли. Положила рядом с собой, когда переобувалась, а потом смотрю — пропал.
— Хороший телефон?
— Конечно, хороший. Он же мой.
Она дрожала, как осиновый лист, и я накинула на её плечи свою куртку.
— Не расстраивайся. С телефонами так часто бывает. Они ломаются, разбиваются, пропадают. К этому нужно привыкнуть.
— Что ты тут делаешь? — раздался за спиной голос.
Я выпрямилась. Сзади стоял Томаш.
— У меня телефон украли, — повторила девочка.
— Понятно, — брат снял с неё портфель.
— Если локация была включена, — сказала я. — Можно попробовать его найти. Мы один раз так вернули телефон.
— Спасибо, — на меня он даже не взглянул. — Сами разберемся.
Я протянула руку:
— Куртку можно забрать?
— А, да, конечно, — он снял мою куртку с сестры и передал мне.
Когда же я отошла в сторону и остановилась, чтобы одеться, то услышала, как он сказал сестре:
— Я тебя предупреждал с незнакомыми не разговаривать?
— Но это же Микки из твоего класса.
— Откуда ты знаешь, что она Микки?
— Все её так называют. Она же популярная и крутая.
— Какая глупость, — недовольно проворчал он. — Это плохая популярность. В следующий раз не разговаривай ни с ней, ни с другими «крутыми». А с телефоном сейчас решим.
Томаш поднял голову, и мы встретились взглядом. Он понял, что я всё слышала, но ничуть не смутился.
После жестокости я больше всего ненавидела в людях самодовольство и снобизм. Наверняка их семья, судя по фамилии, переехала из какой-нибудь Польши или Чехии, где у него была насыщенная, благополучная жизнь, и где он кинул не одну девушку.
Не решив ни одной задачи, я сдала пустой листок.
— Я кое-что придумал, — загадочно сообщил Бэзил, когда на биологии, поменявшись местами с Филом, я пересела от Лизы к нему.
Но рассказать он ничего не успел, потому что в класс заглянула Ольга Олеговна и громогласно выкрикнув: «Иванова! Выйди», скрылась за дверью.
— Сходите с Лизой Ткаченко, уберитесь, — протягивая тот самый ключ от Надиной квартиры, приказным тоном велела она. — Вчера поминки были. Остался бардак. Мне сейчас некогда кого-то ещё искать.
— Я сама схожу, без Ткаченко.
— Тогда возьми кого-нибудь мальчиков. Пришлось стол у соседей просить и шкаф двигать. Кого тебе отпросить Стёпина? Краснова?
— Томаша, — неожиданно выдала я, отчётливо осознавая, что «час икс» настал.
Глава 6
Половину пути до Надиного дома мы почти не разговаривали. Просто шли быстрым шагом, не глядя друг на друга. В одной руке Томаш нёс большой чёрный зонт, другую прятал в кармане.
Среди туманной серости осеннего утра из-под расстёгнутой нараспашку куртки его рубашка светилась неестественно нежным пятном. В отличие от меня, ему было жарко, и этот жар ощущался даже на расстоянии. Однако от соседства под зонтом я отказалась, а свой не носила.
— Почему ты позвала меня? — всё-таки спросил он, когда уже почти пришли.
Вероятно, всю дорогу об этом думал. Но у меня был заготовлен ответ.
— Ольга Олеговна сказала тебя взять.
— Из-за стола, наверное.
Надо мной навис зонт.
— В смысле?
— Я вчера у соседей стол просил. Нужно вернуть.
— Ты ходил на похороны? — опешила я.
— Только на поминки.
У Томаша были широкие густые брови и длинные ресницы, а глаза какие-то светлые, но из-за тяжёлого, пасмурного взгляда, они казались тёмными. Стрижка ровная, манекенская, всегда одной длинны, как будто он никогда не обрастал.
Впрочем, его спину я изучила намного лучше, чем лицо.
— Вы же с Надей вроде как… дружили?
— Да.
— Но расстроенным не выглядишь.
— Много времени прошло.
Я продолжала сверлить его взглядом.
— Ты должен был заволноваться, когда она исчезла.
— Думал, что переехала.
— Вот так в один момент? Ушла, не попрощавшись, поздним вечером посреди репетиции и переехала?
— Причём тут репетиция? — Томаш насторожено посмотрел прямо на меня.
— Ты видел Надю после того вечера перед юбилеем школы?
Он медленно, но без малейшего удивления покачал головой, в его глазах не отразилось ничего, кроме меня самой. Однако для разоблачительного разговора было рано.
Перед большой лужей я выскочила из-под зонта, обогнала его и пошла вперёд одна.
В квартире стоял запах заветрившейся еды, алкоголя и парфюма.
Разувшись, Томаш первым делом отправился мыть руки. Затем снял синий школьный пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула, поправил на комоде траурную фотографию Нади и, закатав рукава рубашки, присел, чтобы разобрать занимающий полкомнаты стол.
Мама Томаша, наверное, очень гордилась своим воспитанием. Все мамы хотят иметь таких образцовых правильных сыновей: красивых, умных и рассудительных. Умеющих разобрать стол, предлагающих зонт и пахнущих альпийскими лугами. Вот только догадывалась ли она о Наде?
Я ещё немного постояла, наблюдая, как он складывает столешницу, и пошла на кухню.
Грязные тарелки были навалены в раковине, стеклянные миски с остатками салатов одна на другую напиханы в холодильник. Мусорка забита бумагой, салфетками и пакетами из-под сока. Но бутылок от спиртного не было. Это, пожалуй, единственное, что они потрудились убрать.
Я отмотала из рулона чёрный пластиковый пакет для мусора и переложила все тарелки из раковины в него. Зачем мыть? Всё здесь, что когда-то имело значение, превратилось в бессмыслицу.
Если у меня когда-нибудь будет своя квартира или дом, я ничего не стану собирать или тратить деньги на вещи. Столовые сервизы, дизайнерские шторы, брендовые спортивные костюмы. У меня будут только сухие ботинки и огромная удобная кровать, которую я завещаю кремировать вместе со мной.
Хлопнула входная дверь. Томаш понёс стол соседям. Интересно, как часто он бывал в этой квартире?