– Ой бля, ой бля, ой бля.. – Юноша с порезанным лицом стоял, сложившись, у стены.
Пуговка подошла к нему и, глядя на Алешу, обхватила шею и резко крутанула. Хрустнули позвонки – парень рухнул.
– А уродов мы будем убивать, правда Алешка? – Пуговка подмигнула мальчику, вытирая со щек липкую кровь.
– Мама! Мамочка, мама.. – застонал парень, уткнувшийся лбом в подвальную дверь. Из бока, между прижатых пальцев, у него текла кровь.
– А ну, умолкни, гнида! – прикрикнула на него Пуговка.
Стоны стали тише.
– Умолкни, а то убью!
Парень замолчал.
– Алешка… – Пуговка подошла к растерянному мальчику, положила руку ему на плечо, увидев на ней кровь, спохватилась, и одернула. – Чеерт.. Чуть тебе куртку не испачкала… Алешк, ты мне друг?
– Дддруг, – промямлил Алеша.
– Ты никому не скажешь, что здесь было? – Пуговка смотрела прямо ему в глаза.
Алеша взглянул на лежащего в рубиновой луже парня и поежился.
– Ннет..
– Да не бойся ты так… Помнишь, я раньше каждое лето на месяц к тетке Маше в Сибирь ездила? Я раньше тебе никогда не рассказывала… Знаешь, а она там меня сильно била. Брала мокрый веник, стаскивала трусики, на пол бросала и хлестала меня веником по попе. Знаешь, как больно было! – Пуговка закусила нижнюю губу. – Больно… Каждый раз думала, что все – конец, больше не поднимусь. Даже сил плакать не было, не то, что кричать… Но – ничего. Полежала – и вставала, будто заново рождалась, вся такая свеженькая, полная сил. Бежала потом с соседскими мальчишками на сенокос или на речку – рыбу ловить. Ловкая становилась, смелая… – Она подошла к стоящему на коленях парню. – Смелая!
Пуговка нанесла сильнейший удар ему в висок. Парня развернуло, ударило головой о дверь, он винтом грохнулся на пыльный пол, неестественно подогнув ноги. Из уха вытек тонкий ручеек крови, устемившийся в выщербины бетона.
Пуговка остановилась, тяжело дыша.
– Устала я что-то, устала… – Она встрепенулась: – Что это?
– Что?
– Ты ничего не слышал?
– Нееа… Где?
– Там – Пуговка показала пальцем. – В углу.
– В углу?
– Да. Вон там. Какой-то шорох.
– Вон в том углу?
– Да, повторюха-муха, да, в том.
– Там нет ничего.
Девочка внимательно всмотрелась в темноту.
– Будем надеяться, будем надеяться, – вполголоса сказала она.
Она повернулась к мальчику.
– Пора… Пошли, Алешкин! – Пуговка поманила его пальцем. – Только сначала к колонке сходим, надо мне обмыться немного, а то родители могут заметить.
Обмыться немного. Родители могут заметить. Повернулась. Поманила пальцем. Внимательно посмотрела. Что там? А? Ты помнишь? Что?
А помнишь, как мы с тобой покупали пахлаву и ели ее, липкую, вырывая друг у друга из рук, забирались в кусты, следовали вдоль бульвара по высокой зеленой траве под почти вертикальными лучами солнца, греющего наши макушки, серебристого, белого, как снег, который будет лежать здесь вечно, уже вечно; cнег, который навсегда примирит нас, оставит в забытьи, уйдет, не потревожив, по присыпанным следам, отправится в неизбежность, безвозвратность, втопчется в озимые поля?
А помнишь, как мы с тобой считали секунды возле разрушенной мельницы, как мы сжались в предвкушении, думая о том, кто сейчас оттуда может выйти, держали на готове осколки кирпичей, но оттуда выбежал Тобик и завилял хвостом, словно убеждая, что все в порядке и можно идти, ты зашла первой и рухнула в деревянный погреб и только через десять минут из глубины послышался твой жалобный вопль, а Тобик всматривался в темноту, но прыгнуть так и не решился, там журчала вода и, кажется, были слышны крики журавлей?
А помнишь, как мы с тобой пошли кататься на автобусах, а потом бросали камни им во след, нужно было бросить как можно ближе и ты попала в колесо, автобус остановился, вышел сердитый дядька, дыхнул перегаром, достал из кармана тяжелую руку и оттягал меня за ухо, слезы брызнули из глаз, но сказать ничего было нельзя, он недовольно ругнулся, залез в кабину, закрыл сжатым воздухом дверь, и автобус укатил, оставив нас стоящими в одиночестве и растерянности посреди пустынной пригородной гравейки?
А помнишь ли, помнишь селенную суть исмаила, когда пушки с восторженным пылом данайцев подносят рифленую майю войны, когда свет, обостренно несчастлив, сордел ленным миром, тайно тщась и желая тюрьмы и, весною набитой, сумы? Посмотри же вокруг, о созданье могучего стикса, сколь же странен мотив – мотивация жгучего ра, сколь же скуден изруб: искушенье, истома, игра – все обман, лишь с тобой нам дано возвратиться. От того ли, скажи, от того ли мы так странно уклончивы, в вечности пряча слова, словно ромул в преамбуле, поющий элегии боли и горящий к репризе; где ж она, кронос? Где она? Лишь алькор с горизонта смеется – пересмешник – ему и воздастся, пусть сейчас он в крещендо купается, искрит ля мажором; все истухнет, исчезнет, сомкнется, как уставшая суть (эк)клезиаста, как любовь, утонченно блаженна, предается в антракте хардкору.
А помнишь, как тяжело нам было, как нам всегда было тяжело, как мы не могли понять друг друга и друг друга в чем-то простить, как боль заполняла каждую клеточку когда-то живого тела, как она оставляла свои крупицы, раскалываясь на мелкие сегменты, растворяясь в межклеточных промежутках, следуя на поводу у распада материалов, составляющих спокойное лицо, еще недавно вытянутые по швам руки, теперь лежащие крест-накрест на груди, перевязанное бинтом желтое лицо, закрытые чьими-то пальцами глаза, которым всегда было тяжело смотреть, тяжело видеть, замечать все то, что они всегда замечали, что не заметить было невозможно, а если они не хотели, то им всегда мягко напоминали, брали пятерней за голову, наклоняли, раскрывали, поддевали ногтями веки, светили настольной лампой в зрачки, которым было тяжело, тяжело когда осень опрокидывает время… Рассыпается пыль… Тяжело понимать, сколь мало я значу… Я глажу твои руки… Веет надеждой живой огонек; Частый сердца стук. Мой верный конь боевой; Он тает эхом в дали… Волчий ветра вой. Я не могу не любить, Услышь меня, моя любовь! Обретаешь ты себя Сдувая пыль с твоих рук… Ты не думай пока про смерть – Моя боль… Ненастье в спину дышет Снова… Его широкая грудь Хотелось в вышине И счастия не слышно… Остаются всегда таковыми… Покажи, в чем искать мне ответ. Милая… А завтра новый день придет, Когда надежды нет, Ну, что же делать, когда Судьбою несчастливой, Когда смеюсь – то несмешно, Была со мною любовь, Хочу обнять твои колени… Пускай под белый покров К тебе я в мыслях обращаюсь, Но выбор сделан не мной. Они ушли навсегда. Оставаясь молодой. Но все же, хочу на прощанье Я верил в чудеса И встретить вечный упокой. Растрави на душе черный след, И всегда собой. И ноет земля, Ну до свиданья, малыш, до свиданья; Пролети много дней и ночей Хочу я слышать голос твой, Просто ты приходи, Когда я дома один. Пускай будет эхо свиданий И сердце с колотой раной И вереницею снов Сиреневых летних дождей, Мой огонь…Прощай, моя родная… И… над ним горит звезда… Пробита черной стрелой. Я скажу тебе лишь: Прощай… И прости за все, только прости! Со мною мертвый покой, Что светом своим согревает, Ничего не боясь, Все слова наших светлых признаний. Я не верю печали прощанья. Пускай есть пыль, Тебе сей стих я посвящаю Просто рядом побудь… Вдоль по полю босой Даже если тебя Так играй, мое Солнце, играй, И лишь пестрый куплет Я мыслю, значит существую. Убегаю к мечте, Помолчим… Небо кружится в печали прощанья. Теплые руки уводят тебя… Лишь в любви своей стеклянной Но я иду за тобой… Там, где все вместе Я чувствую, когда темно. Неназванный рассвет, Что свет от Солнца темнил… И каждый вечер опускается тоски печаль, – Если снова одна Вспоминай чуть-чуть прекрасный Злой я… Мундир присыпан землей. Пускай наступит весна, Как в детстве по небу летать. Но я узнаю тебя Когда лето и зима, Для тебя… Кто тихо в небо уйдет… Отведи от меня Божий гнев, Ты сегодня лишь моя Я знаю, что совсем уйду… Спой мне песню о любви, которой нет. Дай мне счастья звук. Ты лети высоко-высоко Но где ты, мое небо? Когда срываются нервы Тяжело говорить тебе: "До свиданья…" И счастливо воскресаешь, Прекрасная улыбка и добрые глаза… Но я сейчас уже не тот, Что я был рядом с тобой, Ты – мой праздик, Что ты теперь чужая… Ангел чистого мечтанья Умирая, ты не плачешь, И я себя приговорил. Но дышет мертвой тоской Только горько, что слишком уж рано. И снова мне – идти вперед, Я верю, что я не первый И сердца смолк уже стук… Пускай отступит печаль, И в ночи… Но сейчас я не тот, и я сам по себе, Лишь оставляя пустую печаль… Открой мне веру свою, Но только ты мне нужна… Звездным огням. Мой непознанный серый комок. На что мне жизнь без рая? Стой! Постой… Мыслей ненастных Но душат меня муки, Лишь только ты – моя отрада, Суровая осень вместе с летом уходит, Я снова, снова без сознанья, Улетая навсегда. Где те дни, что мы были вдвоем? Но мне нельзя быть с тобой. Я с теми, кто меня поймет. И, купаясь в тихом море зари, Пусть я явлюсь тебе в солнечных снах, Ты… ты для меня – весна… Пускай надежду вдохнет А там все ходят как всегда и им все равно. But I love you… И не надо молить Выпивает сердца кровь. Но все равно я чувствую, Ты, взлетая, умираешь, Улыбку, руки, голос твой. И в жизни ль обман? – Я сейчас один. Она давала мне свет. Мое сердце у тебя на ладони… Неукротимый огонь… Там… где ветер носит пыль… Где страны, где я не был? Пропеть миру нашу судьбу. Слеза любви, слеза тоски, Ну что же, ведь ошибки случаются всегда. Но мы найдем одну лишь, Сияния долгих ночей… Обозначь путь, что пройден мной во мгле. Кого подальше посылать. И будет прочной как сталь Я не верю… но сердце болит, – Не утихает огонь… Будь мной… Мне надо лишь немного И каждый день, и каждый час Новый день во мгле. Вновь я встречаю Брось, ко мне приди. Как жаль, что свирель не успела Ты в мыслях бесконечна, – Караван Чувствуя раны души… Среди безликой толпы… Здесь – недалеко. Звенит колоколами, Захлебнись в прохладе реки Я знаю, когда рядом ты… И пускай хоть немножко любви И повторяется вновь… От безумного лика чумы, Озябшие пальцы целую до боли… я знаю, Я загораю в пыли, Тяжело слышать музыку долгих скитаний, Упаси меня, тайный судья, Мой тусклый взгляд неживой… Демон страстного желанья Стихом нельзя убить, Я чувствую, что я погиб. Прощай, моя родная… Взорвался кремень души, Чернильной капелькой дождя И умри в середине пути. И погибни во имя любви. Мне по щеке бежит слеза. И заиграет флейта Я чувствую… В море ярко-багрового дня. Дернем по одной. Тревогой грудь холодит. Штандарт в сраженьях пробит, Улетай далеко-далеко, Освяти меня гарью костра Ты… в меня вдыхаешь жизнь… Сокровенная злая любовь, Непонятная песня дождя Что держишь тихонько ты в нежной ладони… Странной зимою… Ярким светом огня, – Улетаешь в печаль, Лишь горечь тоски, И так любил мечтать И в темно-холодной квартире Ты моя при свете дня… Пускай тебе наплевать, Опять мне Солнце светит вслед… Когда во мне буря Если ты как листва "Приди, приди, моя любовь!.." Но в сердце будет пылать Озари ночь светлом своих очей. Открой мне душу свою… Слышишь рядом звук моих шагов? Снам… подверженный… Тяжело гасить искры, скрывавшие темень… Там… живет любовь моя… И нету верных друзей, В вере ли счастье Кто всей душою любил… Сдувая пыль с твоих глаз, Что дает глубиной своей свет, Я горесть утоляю… Я поднимаюсь и смотрю в прозрачное окно, На что мне смерть без рая? Я чувствую, когда я нужен. Пускай растает наш лед, В нас теплый солнечный луч… Я чувствую, когда мне скучно. Все ушло… но давай допоем Который пела моя мать. Непостижимый сон в прекрасный день, Снова с собою уносишь меня Что песнь отпета. Пускай наступит пора Все лучшее уходит… Воспоминаний о минувших днях. Ты сегодня грустишь, Когда прошедшее лето Но это – пыль, пыль… Она – пустяки. Я верю в чудеса, Чей слышен порыв, Когда в окне искра света, Что сердце у тебя на ладони… Ветер счастья давно улетел… Приобретая власть и веря в peace на Земле. Если снова в окне – Стирает в памяти сон. Ну что ж, не нам это решать: Мы с тобою не таясь Убеди меня броситься прочь Я чувствую, когда один. Я знаю… что не последний, Черное небо в тумане мерцающих звезд Храм… в котором ты одна… И мне так горько сознавать, Мне надоело ждать, как в первый раз. Я чувствую, когда нет света, Холодной, чистой как боль, Мысли о тебе. И я хочу целовать соска печать. Воротит душу в рулон… Гитарной струной, Я больше не буду счастливым, Сквозь бесконечные слезы дождя Пускай те, кто не дышет тобой Но в жизни нету счастья, Своим мягким покоем утра, Подари мне священный покой, Успокаивает плоть. Нам мир чуть-чуть тепла. Мне больше нечего ждать; Он… взмывает в небеса… День сомненья светом прячет, В душе твоей лед согревать… Ты приходишь мне во сне… Ты – моя… Я знаю, что меня волнует. Горячий клетчатый плед Души благородной порывы Вдыхают туман, Мне по небу летать Я в твоем океане И так люблю мечтать… Но льется дождь… Ты скорбную душу мою, Дай мне… Тебя я воскрешаю… Верь мне… Я проклинаю тот ветер, Меж нами – злая ночь… Я вспоминаю снов куплет… Вчерашний рассвет. Мне теплый Солнца луч. Натянуты поводья Я умираю сейчас, Пой стихи не в ритм. Все же нелегко. И мне так хочется опять, Я верю снам, Их не вернуть никогда. Я захожу опять в тир и стреляю в УПОР. Она – не важна, Отвори дверь, ведущую в твой дом. Туда, где нету улиц, Быть может, день подарит Обнажи белоснежно клыки Дома… И меня вспоминай и поныне. Верю – воскреснет увядший цветок. Пускай же нас коснется Тяжело видеть мыслей пустое сомненье, Я вижу жизни черноту. Моей нежной любви, – Пускай окончится срыв… Любви хмельной поток, Они ушли насовсем, И убей себя смерти на зло. Ветер швыряет Ей надоели стихи, ей надоели слова… Когда весь мир во мне разрушен. И остается с тобой… Как сильно я люблю. Столкнувшись с белой скалой. Когда летит пуля, Слышу… Пускай я злой… Слушай тихий голос мой, Погоду ненастную заменит прекрасная. Ты… ты мне всегда нужна… Я чувствую, я знаю, В свои последние мгновенья Когда я вижу – мне темно… И снова сегодня мне сердце заноет, С огромной верою в любовь. Нет сегодня со мной, Любовь и доброта; И лишь тобою я пленен. Открой… Сны… цветные сны дождя… Когда я счастлив – то мне пусто, Как двери отворить. Что ты можешь себе пожелать. Ворвется ветра порыв, Я знаю, я чувствую тепло твоих ласок… Когда горит пламя, Ведь я дышу тобой одной… И ты сейчас одна. В окна солнечный свет… Чувствуй… Пой мне… Околесицы рваная рана… Тяжело, когда восемь, тяжело, когда девять. Буздушьем угробила ты. Лишь холодная даль, Не печалься понапрасну, И снова тьма ненастья, Я в небесном тумане Не верю я красивым песням, – Ни строчки стихов сиротливых В небесном море обнаженный купаюсь я Но пусть подарит Ненасытным бездонным глазам… Тяжело, когда вдруг расстаешься с мечтами… Соврати злость и возжелай смерть… Пускай нам светит Солнце Обрати лицо к свету И горстью чернослива Ватерлоо важней тысячи побед. Я не верю сказаньям любви, Мысли… Но даже этим обделен. Будет сердце твое согревать. Я живу тобой одной, Ты же… Пускай растает наш лед, Освяти все, что проклято в душе. Усмиренная судьбой, И сохранится любовь. Прекрасный день во мгле. А в людях – нет добра. Мне трудно было уйти, И растает печаль, Мне… тому, кто ждет тебя… Моя песня лишь тебе, Обнажи плоть, сокрытую тряпьем. Тяжело без любви, затуманенной снами… Странных раздумий уносится в даль, Я должен отряхнуть всю плесень… Я вижу мир сквозь простыню звезд. Приходи навестить… Ночь с тобою говорит. Последняя искра любви, Повсюду пыль, пыль… И всегда Я каждый вечер вспоминаю Тебе хотелось любви, Я снова вместе с собой, Благородство – мудрость дураков. Наступает души увяданье. И вот иду я один, Я чувствую… твое дыханье… Если рядом беда… И тихо в груди угасает С кем спать, а с кем дружить, Дернем… Где минуты счастливых свданий? Ты прислушайся к ветру, Верь в прекрасный миг. Остался один я опять. Не много мне от жизни надо, Да я уже не тот… Не горюй… Люблю… Неповторимая любовь, но ты в нее не верь. И затихнет вдали… Но каюсь, каюсь, Умываюсь росой, Пробуди меня, спящая ночь, Дай услышать блаженный напев. Мы как огонь и вода… Мечта… Дай мне счастье там, где нужно знать ответ. И уйди мертвым камнем на дно. Стихом лишь можно душу Я вижу твои плечи, Там, где нет места Была моею судьбой… Увидев тебя средь толпы. Что пылает во мгле Я буду просто мечтать, Сдувая пыль, пыль… И мы пойдем по ней Светит… светит та звезда… Вновь уводит меня в никуда… Когда в груди бездыханной – Тяжело мне дышать… – ничего, ты не плачешь… Ты – там… И дым рассеется туч. Теплый солнечный луч… Но тихо губы шепчут вновь: Чужих песен хмельной беспредел, Будь всегда ты самою собой Тяжело, когда дождь у меня под ногами. И найди в небе вещий порог. Только ты одна и только я один… Когда я радуюсь – мне грустно, Моя маленькая гадость, Не смеешься, лишь грустишь. Как жаль, что понять не сумела Но ты как прежде одеваешься, – и снова в даль. Сжимают ночи тиски, Не будет больше скакать До свиданья, да сбудется все, Но улетает душа Но я не знаю этот мир и я не чувствую тепло… Но в моем сердце горит, Я помню свет счастливых глаз, Стихом нельзя обидеть, Седина моих первых побед, Поет ураган. Ветра вой… Средь тысячи дорог. Посылает снежинки тепла Пускай придет новый год, Я снова слышу голос твой – Ты… ты для меня – одна… Злой, но все же твой. Что я забыл простой мотив, Дорог, и площадей, Тебе я любви пожелать, Тяжело видеть тени у тебя под глазами. Я больше не буду писать, Я – здесь… Хорошего в дорогу. Была, но больше уж нет. Ты моя… Туда, где миром правит Ждать мне… Ты во мне горишь свечой, И повторяю анатомию твою, любовь моя. Ты согрей им меня… Спой мне сказку о любви, которой нет. Брось все… Увы, лишь прошедшие дни. Наш июнь. У меня есть голова. Лицо, представляющее собой переднюю часть головы. Затылок, представляющий заднюю часть. Подбородок, прикрепленный к низу лица, несколько тяжеловат. Небольшие жировые отложения на шее. Увеличенные лимфоузлы. Трехдневная щетина. Глаза, имеющиеся в верхней половине лица (в настоящее время открыты). Щеки бледны. Синие круги под глазами. Тело в совокупности когда-то занималось спортом. Небольшая сердечная аритмия. Вытянутые пальцы дрожат. Ноги двигаются от ударов резинового молоточка невропатолога. Нет, не болело. Нет, не беспокоит. Зубы залечены. В нижней восьмерке пульпит. Лучше удалить. Как вы переносите обезболивающее? Также у меня есть туловище. С фронтальной части, ближе к паху, имеется небошьшое зарубцевавшееся отверстие. Иногда другая наличиствующая часть – верхние конечности (руки) – вычищает зарубцевавшееся углубление от крошек, опилок, желтой сухой хвои, домовых муравьев, которые я принес тебе в небольшом свертке вместе с клопами, тараканами, блохами и платяными вшами, им здесь будет хорошо, батареи работают, отопительный сезон в самом разгаре. Ступни ног лежат. Ногти на пальцах обрезаны полукругом. Ноги покоятся, отходя от ступней. Входят в низ туловища. Остаются там, скрепленные тазовыми шарнирами. Затекший позвоночник под воздействием мышц спины переворачивается торцом, левый тазобедренный шарнир упирается в пружины матраса. Глаза открыты. Одна из ушных раковин, находящихся по бокам головы, упирается хрящевой тканью в суконную, твердую подушку. Щека дергается. Затем начинает дрожать веко. Затем подрагивать ноги. Потом тело. Спрятанный во вьющихся волосах хуй, отстраненно лежащий на яйцах, одно из которых расположено чуть выше другого, покрытых такими же, изредка расположенными, вьющимися волосами, перекатывается в штанах справа налево. То, из