Она взяла мальчика под руку и они пошли вперед, к недостроенному дому.
– А зачем мы на стройку пришли? – поинтересовался Алеша.
– Надо липучки набрать, – ответила Пуговка. Увидев следующий вопрос в его глазах, она закрыла ему рот ладонью. – Потом увидишь, зачем.
– А с наганом? С наганом-то что? Все? Да? – грустно спросил мальчик.
– Пока – да. Но ты не отчаивайся. Выше нос, – Пуговка озорно подмигнула. – Отрицательный результат – тоже результат. По крайней мере, сейчас ясно, где искать.
Мальчик помотал головой.
– Через три дня каникулы начинаются. Меня в спортивный лагерь снова запрут.
– Ничего, – Пуговка щелкнула мальчика по носу. – Мы что-нибудь придумаем. Айда за мной! И не прихрамывать! Ты же мужчина!
Они побежали к большому поддону силикатного кирпича. Возле него, чуть накренившись влево, стояла большая ржавая бочка, закрытая сверху деревянным щитом с белой снежной шапкой.
– Стой на шухере. Если что, кричи "санки! санки!" и убегай. Я услышу. Иди, – Пуговка подтолкнула мальчика к воротам. – Стой там, но только так, чтобы тебя не было видно. Уяснил?
– Да.
– Тогда ступай.
Мальчик побежал к решетчатым воротам и спрятался за деревянной электрической будкой, присев на корточки. Пуговка улыбнулась, глядя на мальчишичью фигурку, осторожно и серьезно изучающую все подступы – с таким помощником можно быть спокойным. Она забралась на поддон и, несколько раз ударив ногой по краю щита, сдвинула его в сторону. Осторожно присела, наклонилась вперед и зачерпнула рукой вязкую от мороза коричневую массу. Она с трудом оторвала кусок размером с небольшой мяч, спрыгнула и махнула Алеше рукой. Оглядываясь, он подбежал к ней.
– Все в порядке?
– Да. Отходим.
Они припустили к кустам и к забору с отодвигающейся доской.
Выбравшись, они отдышались.
– Чего ты ее в руках держишь? – спросил Алеша. – Давай… Вот, – он достал из кармана носовой платок. – Мне мама сегодня новый положила. Большой. Давай в него завернем – и в карман.
– Дурак какой-то! – покачала головой Пуговка. – А что тебе мама потом скажет? Ай-яй-яй…
– Ну как хочешь, – отвернулся мальчик.
– Да ну что ты? – улыбнулась Пуговка. – Не обижайся. А давай я тебе дам почитать листок? Помнишь, я тебе обещала?
Мальчик быстро обернулся, лицо его посветлело и сияло любопытством.
– Давай!
– Сейчас, – Пуговка достала одной рукой из кармана листок и протянула его Алеше. – Разверни и держи перед моими глазами. – Только давай куда-нибудь отойдем, а то мы стоим возле этого забора, как две метлы. Вон, давай в полуподвал на ступеньки спустимся. – Алена указала на стоящий рядом дом.
Они быстро спустились по ступенькам и остановились возле запертой на замок двери.
– Ну, давай, – прошептала Пуговка.
Алеша развернул перед ней листок. Алена зашептала:
"В малом ухе россыпи черных диамантов, тонкий графитовый стержень, гранатовая диадема, оранжевая шариковая ручка, заполнившая пять листов A4, залитая чаем дискета, синие пальцы, хлопья сползающей с ладоней кожи – поблекший луч татуировки. Отодвинуться от зеркала, направленного в большое, – по бокам два оплавленных огарка, сзади – провал двери, через которую может зайти кто угодно: остановка, беспамятство, только альтерэго, приватность, неясный шепот. Это ты, мой маленький скатолог, чутко вслушивающийся в переливы вереска: слезы по щекам, как ивовой веткой, с небес искрится солнышко, красные сандалики, на носах сходит краска, накрыл рукой, улыбнулся в щелочку, заслонив свет, кузнечик щекочет складки детских ладоней, – разбитые стаканы того, что прошло, бумажные фигурки, уносимые в турбулентности ветра…
Остались только настоящие люди, что встречаются в прокуренных тамбурах, с замусоленной цигаркой, ввинченной в щербатые, с тельняшечкой, пробивающейся через край, они прыгают на чьих-то фортепьянных пальцах, зажимая их между откидывающейся стальной крышкой и заплеванным, усыпанным угольной крошкой полом, вслушиваясь в булькающие гортанные звуки реципиента, а потом водочкой на разорванное полотенце – и дальше праздновать поездку, и дальше праздновать поездочку. Они могут убить человека, налетев на него: он бросается к идущей впереди женщине, с палитрой, расписанной фломастерами в руках, оскаливается, что-то быстро шепчет, обнажая сточенные пеньки желтых зубов, женщину шатает вправо, она ускоряет шаг, останавливается, ощеривается, кричит во след: "все с тобой понятно, пизда вонючая!". Настоящие люди идут следом, чуть не сшибают его, он хлипкий – упадет на мощеный тротуар, ударится, умрет.
Настоящие люди хрустят в крепких объятьях существования, они едут в маршрутном такси, со сбивчивывым разговором за спиной, "ну ты совсем обнаглел", "а сама ты обнаглела", "мог бы мне место у окна уступить", "зачем тебе это место у окна", "я хочу на бутик посмотреть там должны быть скидки он по правой стороне а ты мне не даешь а как футболку рибок так первый бежишь а если…", они поворачиваются, членораздельно смотрят на низкого человека у окна, на тонкого человека у прохода, молчаливо вздыхают, устало цедят "как же вы уже остоебенили со своими футболками, тщедушные бляди", остаток пути ощущают спиной м я г к у ю т и ш и н у.
Отключи мозг на ближайшие два часа, стань просто куском человеческого материала (бедные тонкие мальчики разлетятся в разные стороны под бойкими ударами оцарапанных пыреем босоножек), предоставь себя в чьи-то мягкие руки, которые греют, не слушай меня с пустой головой: наждачная бумага притерлась к трахеям, нордические ритуалы, бубонная анемия, отметины повседневности – в поисках исцеления, стойкая убежденность: крюками за лопатки и щекотать перышком в носу. Время остановилось. Ничего не хочется. Далекая вагонная сцепка тревожит ушную плеву. Замереть и остаться в этой прищуренной усталости."
– Вот и все, – закончила Пуговка.
– Дааа… – протянул мальчик. – Но тут ведь маты? Там ведь маты, да?
– Да, маты… – Взгляд ее стал отстраненным. – Но где-то здесь ключ, где-то здесь…
– Маты, – вполголоса повторил мальчик, – матные слова…
Он порвал листок на несколько частей и бросил на ступени.
– Маты – это плохо! – покачал головой Алеша. – Очень плохо!
Пуговка открыла от удивления рот.
– Что ты делаешь? – закричала она. – Что ты делаешь? Там ведь ключ! – На ее глазах показались слезы. – Ключ! Господи! – Она бросилась на колени и принялась собирать разорванные клочки. – Что за упрямый идиотский мальчишка!? Теперь дулю с маком ты у меня получишь!
Мальчик скривил лицо.
– Ну и ничего не надо, курица-помада!
– Все! Уходи! Иди домой! Видеть тебя не могу! – закричала Пуговка.
– Ну и пойду, – мальчик поднялся по ступенькам. – Нет, так не надо, другую найдем! – крикнул он в начале спуска. Его фигурка сгинула в начавшемся снегопаде.
Пуговка подняла лицо вверх, словила ртом крупную снежинку и зарыдала.
Леонард Евгеньевич распахнул дверь своей квартиры.
– Алеша, – сказал он строго. – Я хочу, чтобы ты зашел к нам.
Глаза мальчика забегали.
– Дядя Лева, можно я потом зайду? – он попытался протиснуться мимо Леонарда Евгеньевича.
Леонард Евгеньевич положил ему руку на плечо.
– Нет, – твердо сказал он. – Ты должен зайти. – Он многозначитально посмотрел на мальчика. – Нам много о чем с тобой нужно поговорить.
Алеша шагнул за порог, Леонард Евгеньевич закрыл за ним дверь.
– Вот так-то лучше, – улыбнулся Леонард Евгеньевич. – Проходи, – он приветственно указал рукой, – проходи в большую комнату. Можешь не разуваться, – добродушно добавил он. – Я все равно убирать сегодня буду.
Алеша прошел направо, в гостиную, и уселся в широком кресле, напротив телевизора. Он оглядел длинные полки, уставленными книгами, модели самолетов на столе.
– Интересуешься? – Леонард Евгеньевич прошел мимо него и сел на диван, закинув ногу на ногу. – Я, ты знаешь, сколько себя помню, авиамоделированием увлекался. Сначала в кружок ходил, даже грамоты у меня остались – конкурсы выигрывал. А сейчас так… Балуюсь немного. А ты чем увлекаешься?
– А я так… – пожал плечами Алеша. – Ничем особенно…
– Ну да, ну да – закивал Леонард Евгеньевич. – Сейчас время такое… – Он помрачнел. – Молодежь растрачивает себя на всякую ерунду, вместо того, чтобы делом заняться. – Он покачал головой. – Ценности изменились, что тут скажешь. А в поход ты хоть раз ходил в своей жизни?
Алеша кивнул.
– Ходил? – удивился Леонард Евгеньевич. – И куда же?
– Ну, мы загород с друзьями ходили летом…
– Загород! – Леонард Евгеньевич вскочил с места и заходил по комнате. – Загород! Подумать только! И это поход? Это ты называешь походом? Да мы на Байкал ездили, в Уральские горы, на Камчатке по сопкам ходили, на Алтай, в тайгу! А ты говоришь загород! – Он опустился на диван и отдышался. – Ты знаешь, кто я по профессии?
Алеша отрицательно мотнул головой.
– Я, Алешенька, врач-анестезиолог. Ты знаешь, что это такое?
– Нет.
– А это когда вот тебя например ущипнет твоя подружка, – Леонард Евгеньевич засмеялся. – Или там дружок. Тебе что будет тогда?
– Ну, я ему в лоб дам, конечно – рассудил мальчик.
– В лоб? – Леонард Евгеньевич нахмурился. – Неужели ты такой забияка? Вот уж не мог никогда подумать…
– А чего они пристают? – возмущенно спросил мальчик. – Будут приставать, щипаться будут – будут в лоб получать.
– Ну ладно, ладно, – успокаивающе проговорил Леонард Евгеньевич. – Но тебе больно все равно будет? Так ведь?
– Так, – согласился Алеша. – Но только все равно меньше, чем если бы я не врезал в ответ.
– Может быть, может быть, – пробормотал Леонард Евгеньевич. Он повысил голос. – Но вот, если больно очень сильно, то тогда и нужен врач-анестезиолог, который сделает тебе укольчик анестезии, чтобы тебе не было больно. Тебе когда-нибудь делали такой укольчик?