II.
Конечно же, не при первой вспышке нашего нелепого крохотного романа. Никогда в моей жизни не было более странной, сладкой, смешной, милой, трогательной и прекрасной неудачи. Случилось это ранней весной. Неожиданно мою жену пригласили телеграммой в Балтимор подменить куда‑то запропастившегося преподавателя. Совпало это с тем, что от нас сразу ушли обе служанки: довольно комичный случай, на котором я не хочу останавливаться. Мейбл была в панике: кто же будет смотреть за всем — за собакой, кошкой, канарейкой, не говоря уже о бедном Филиппе, ее супруге? Тогда‑то Каролина и вышла на передний план: это был тот самый сигнал, по которому ей надлежало появиться на сцене. Тот самый случай, которого она ждала и к которому мы оба — она сознательно, а я бессознательно — прилежно готовились. То, что мы почти не поддерживали отношений, так мало разговаривали и, казалось, даже избегали друг друга, имело определенный смысл. Не раз Мейбл упрекала меня за безразличие к Каролине. Поэтому в ней не было и крупицы подозрения. Она радостно приняла предложение Каролины и первым же поездом отправилась на три дня в Нью–Хейвен. Вот так — спаси нас Боже — мы и оказались вместе.
Случившееся было неизбежно, хотя бы потому, что мы ему так долго противились. Мы сблизились столь же естественно, как лист касается листа или трава клонится под ветром. Едва мы сели за обеденный стол и взглянули друг на друга при свете свеч, мы оба уже знали это, и весь наш разговор был лишь пустой условностью. Мы вышли в сад, когда уже вечерело, она протянула руку и коснулась почки сирени, но я знал, что на самом деле она протянула руку мне, и взял в свою. Когда я поцеловал ее, она рассмеялась прямо мне в рот и отвела лицо, а потом опять повернула его ко мне. После всё было сплошным безумием.
И еще безумнее был следующий день, но уже в ином роде. Впервые я узнал Каролину такой, какой она была в своей сути: сорванцом, мальчишкой в юбке, дикой кошкой, а вся ее мышиная благовоспитанность оказалась лишь маской. Она убеждала меня, что нисколько в меня не влюблена — с чего бы это вдруг? Она смеялась, какой же я чувствительный недотёпа: я уверял ее, что точно влюбился, и нисколько не кривил душой. Я сидел в саду на пеньке, а она курила сигарету. Я чувствовал себя жалким и несчастным.
— Ничего, ты скоро отойдешь, старичок, — ерошила она мои волосы. — Пора б тебе знать: нельзя давать волю чувствам, нельзя в них запутываться. Я сама когда‑то влюбилась, или мне так казалось тогда, а потом решила, что всё это «фигня». Знаешь такое слово? Или вы тут в Нью–Хейвене совсем по салонам замшели?
— В тебе черт сидит.
— Я — оборотень, во мне нет сердца.
— Когда‑нибудь ты обнаружишь, что оно в тебе всё‑таки есть. Дай Бог, чтоб не поздно.
— Отвяжись… Мне и так страшно. Ох, как мне страшно!..
— Чего ты боишься?
— Не надо! Сама не знаю. Сама хотела бы знать. Куда мы пойдем отсюда?
Тогда‑то она и рассказала мне о Майкле, своем ненаглядном, с которым была обручена два года. Он служил лейтенантом на флоте. Потом она вдруг обнаружила, что совсем его не любит.
— Всё‑таки я решила, что надо быть справедливой, чтобы он так не страдал, — сказала она, серьезно глядя на меня. — Я съездила в Ньюпорт повидаться с ним и рассказать обо всем. Была с ним целую неделю.
— Ты хочешь сказать, жила с ним?
— Ну да, а как же?.. Поэтому вы и нашли меня в Нью–Хейвене.
— А что же всё‑таки с Майклом?
Она пожала плечами, выгнула брови и легким жестом будто сощелкнула пылинку с пальца.
— Он хороший… Только зачем же жениться, чтобы портить друг другу жизнь?.. Не надо так! Не надо! Я его переросла. Взобралась выше. На том и конец.
— Ну, ну…
— Ну, ну… Пошли, прошвырнемся.
Мы пошли, гуляли, танцевали, забрели в картинную галерею (где я поцеловал ее в пустом зале перед ослепительной акварелью Доджа Мак–Найта), и всё время мы болтали без умолку, шутливо, нервно, пытаясь понять, чем кончится наша странная связь. Она была отчужденной, циничной, страстной и очень, очень далекой. А я — стыдно сознаться — воспылал. Это был мой первый загул, и я надеялся, что он не кончится так скоро.
Каролина насмехалась надо мной.
— Не смотри на меня так плотоядно… Тебя полиция остановит.
— Подумают, что мы — жених и невеста.