— Проводите меня домой.
— Разве ты живешь не здесь? — удивился я.
— Нет, на соседней улице, санаторий только для пациентов, мне только разрешают держать тут некоторые вещи.
И мы снова двинулись по улочкам Бадена до небольшого домика, утопающего в зелени и цветах. Благообразная старушка в опрятном переднике, возившаяся около розового куста, поздоровалась с “фрау Натали”, провела по мне взглядом, в котором сверкнула веселая искорка и вернулась к своим занятиям.
— Я снимаю половину дома, во второй живет фрау Эмма, она же убирается и готовит.
— Покажи мне домик, — я уже знал, что сегодня я отсюда не уйду и по туману в ее глазах понял, что она тоже это знает.
Тише, — сказал она, — тише.
И я снова поцеловал ее в глаза, потом в губы, потом в шею и дальше, дальше, дальше вниз.
— Я тебе нравлюсь?
Господи, девочка, да что же ты спрашиваешь… пшеничные волосы, глаза, губы, талия, бедра…
— Очень.
— Я худая, да?
О господи. Это вечное — даже самая первая раскрасавица обязательно придумает себе изъян и будет из-за него комплексовать.
— Ты идеальна, — и я ни капельки не соврал, с ее ногами можно было свести с ума всю Москву моего времени.
— Ты обманываешь…
Я просто поцеловал ее. Долго, очень долго, затем медленно оторвался, а ее руки гладили меня, будто она была слепой.
— Миша, пожалуйста… пожалуйста… — и снова мы целовались, скидывая с постели снятую второпях одежду. И снова гладили друг друга нежно и медленно, и ее грудь прижималась ко мне и ее длинные волосы умопомрачительно пахли молодостью, и мы сплетались и расплетались, и раскачивались и вскрикивали, пока все внутри не сжалось и все тело не полыхнуло жаром.
И мое сердце остановилось, мое сердце замерло…
Глава 5
Лето 1902
Надо мной в утреннем полумраке плавал беленый потолок с балками и даже на какое-то мгновение показалось, что я в в том шале в Кицбюэле, куда меня как-то раз вытащили кататься на горных лыжах.
Но слева повернулась во сне и закинула на меня ногу Наталья и все мысли о XXI веке из головы вышибло…
Оторваться друг от друга мы смогли только после того, как к нам постучалась фрау Эмма и насмешливым голосом через дверь сообщила, что оставит завтрак на двоих на столике. И надо было вставать и ехать в Гамбург, черт бы его побрал. Будь я в своем времени — дозвонился бы, послал смски, стукнул в вацап, телегу и вайбер, наконец, отписал бы по мылу что никак не могу и встречу надо переносить. Но здесь это было невозможно — крутилась тяжеловесная машина больших дел, медленной связи, взаимных обязательств, в которой жившие по чужим документам люди с риском собирались в одном месте в одно время, как небесные тела на парад планет раз в сотню лет и отменить встречу означало внести в слаженную работу десятков людей тяжелый сбой.
И еще я подумал, что было бы мне лет двадцать — послал бы я всю революцию и остался здесь, но мне не было двадцать и мне надо было ехать.
А ведь через десять лет я буду совсем старичком.
Мы умывались, поливая друг другу из кувшина, счастливо смеясь и брызгаясь, а когда я наконец разогнулся от раковины мойдодыристого умывальника, Наташа провела пальчиком по моей груди и меня тряхнуло как током.
Вот оно, твое счастье — ты можешь легко купить его ценой миллионов неспасенных жизней и никто об этой цене не узнает.
Никто, кроме тебя.
И как тогда жить с этим счастьем и этим знанием?
Значит, собираюсь и еду.
Кофе стоял на едва тлеющей спиртовочке и мне опять стукнул в голову “Сплин”:
И ровно тысячу лет мы просыпаемся вместе
Даже если уснули в разных местах
Мы идём ставить кофе под Элвиса Пресли…
Да, с Пресли тут недоработочка. Нет ни радиотрансляций, ни пластинок, а даже будь они — хрен бы кто смог оценить рок-н-ролл. Не поймут-с. Как и с некоторыми социальными идеями — не готов народ. И можно закатывать в глаза “Ах, в цивилизованных странах! Ах, надо нам такое же!”
А в цивилизованных странах всеобщее среднее образование и выборы уже лет пятьдесят. Куцые, конечно, но хоть какие, вот люди и попривыкли. А у нас пока такой социальной привычки нет.
А раз нет — надо ее нарабатывать. Даешь общественные практики, кооперативы, советы уполномоченных и профсоюзы.
И вообще, инженер Скамов, ты нормальный? Перед тобой сидит лучшая в мире женщина, смотрит на тебя влюбленными глазами с темными кругами под ними (не отпирайся, мерзавец, твоя работа), а ты о чем думаешь?
И я отбросил все мысли и просто ловил кайф и отвечал Наташе, порой невпопад, но мне это было неважно, до тех пор, пока она не спросила: