— Мочи нет, как хочется на баррикады? Подожди полгодика, будут тебе будет тебе уличные бои.
— Точно? — даже как-то обрадовался Лятошинский.
— Ну вот, за народ радеете, за пролетариев, а что на заводах делается, не знаете, — ладно, чего я теряю, это секрет Полишинеля, скажу. — Московские промышленники создают на фабриках рабочие дружины и снабжают их оружием. Если хочешь — приставлю к настоящему делу.
— Это к какому? — настороженно вопросил Петя.
— Занятия вести. Настоящее живое дело, настоящие живые пролетарии, даже дружинники. Заодно и проверишь себя, а то вдруг они тебе тоже “не народ”.
***
На доске в вестибюле Императорской военно-медицинской академии висело объявление о защите диссертации, обычное такое объявление, если бы не одна деталь — имя соискателя. Бумага сообщала, что при научном руководстве профессора Сергея Петровича Федорова, оппонентах Сергее Сергеевича Боткине и Николае Васильевиче Соколове будет представлена работа “Влияние спиртового раствора бриллиантового зеленого на размножение микробов”, автор — Наталья Семеновна Скамова.
Именно поэтому все, кто шел мимо доски по своим делам и успевал на ходу прочесть объявление, непременно около него застревали. И вступали в обсуждение, создавая небольшую толпу в мундирах темно-зеленого цвета, украшенных алыми выпушками, серебряными пуговицами и погонами.
— Неслыханно, господа! Диссертант — женщина! — восклицал солидный военный медик.
— Что ж такого? Вы же сами рассказывали, в Маньчжурии княжна Гедройц, доктор, руководит госпиталем, — возражал ему слушатель с одинокой косой лычкой на погоне.
— Так то в Маньчжурии! Война-с, да и защищалась Гедройц в Лозанне.
— Говорят, Скамова в Гейдельберге курс закончила, анатомию у самого Фюрбингера слушала.
— Небось, синий чулок, страшна, как смертный грех… — скептически бурчал явный бонвиван, судя по ухоженному внешнему виду.
— Ничего, господа, новые времена, не следует отвергать диссертацию только на основании того, что ее написала женщина. Я предлагаю сходить на защиту и составить мнение самим, — примирял всех полноправный студент академии, что подтверждалось погоном с двумя косыми нашивками.
Судя по разговорам, намечался аншлаг.
Так оно и вышло — на эдакую новость набежали не только военные медики, но и многие их коллеги штатского и студенческого званий со всего Питера, и целая делегация Женского медицинского института. В аудитории, построенной амфитеатром, на верхних рядах сидели втроем-вчетвером на местах для двоих, толпились в проходах и коридорах, слушая происходящее через распахнутые двери. Сергей Сергеевич Боткин, предвидя такой поворот, заранее провел меня на места для профессорского состава и даже представил начальнику академии Таренецкому.
Наталья сама за прошедшие месяцы провела уйму экспериментов в лаборатории, затем пробилась в Первую градскую больницу, настояла на испытаниях там и написала диссертацию, так что против ученых мужей она вышла далеко не в первый раз и потому была спокойна. А я нервничал куда больше, чем соискательница — в мое время защита превратилась в своего рода формальность, благожелательные отзывы оппонентов согласовывались заранее, дремавший ученый совет просыпался только на словах председателя “Что, уже выводы?”, после пары-тройки дежурных вопросов голосовали и следовали на банкет.
Тут же, как выяснилось, все еще витал дух свободного диспута.
Для начала, диссертацию было положено издать (ну, при моих-то “связях” с типографиями это не было проблемой, хе-хе), дабы все желающие могли с ней ознакомится. Далее, все эти самые желающие могли прийти на защиту и выступить в качестве “приватных оппонентов”, причем в любых выражениях — самолюбие соискателей тут не щадили, дебаты могли принимать весьма резкую форму.
Когда все уселись, разобрались и было сказано вводное слово, на сцену вынесли планшеты с плакатами, а на одну из двух кафедр уверенно поднялась Наталья.
Выглядела она умопомрачительно, несмотря на глухое темное платье в пол — высокая прическа из золотых волос, скупые белые кружева манжет и воротничка, а когда она провела взглядом дерзких синих глаз по собравшимся, публика заворковала.
— Уважаемые профессора, коллеги, господа! — звонко начала соискательница.
Текст выступления я более-менее знал, поскольку готовил плакаты к защите и внес в них все свои понятия об инфографике. Наталья, конечно, кое-что отбросила как излишний авангардизм, не поймут-с, но в целом получилось неплохо. Залегендировали открытие мы не доктором Уайтом, а рутинным окрашиванием препаратов для микроскопии — дескать, глянули, ба! бриллиантовый зеленый микробов поубивал! Так сказать, счастливая случайность. Дальше серия проверочных экспериментов, выработка рецептуры, исследования в больнице, набор статистики и вуаля — рекомендации по применению дешевого, активного и быстродействующего антисептика, с научно подтвержденной эффективностью. Ну и запатентованного, куда уж без этого — зал весьма благосклонно принял сообщение, что использование патента на территории Российской империи будет бесплатным. К моему удивлению, эстетические последствия применения зеленки были восприняты не как минус, а как плюс — врач видит уже обработанные участки и тем самым не пропускает необработанные.
Оппоненты сменяли друг друга на второй кафедре, Наташа держала удар и я как-то подуспокоился и даже пропустил каверзный пассаж замшелого старичка в вицмундире военного медика. Публика задержала дыхание.
— Да, я женщина, но я не вижу, чем при правильной постановке дела отличаются исследования, проведенные женщиной и мужчиной. В конце концов, я надеюсь, уважаемый оппонент не разделяет микробы на мужские и женские, а борется с ними со всеми…
Женский сектор и демократичная галерка плеснули аплодисментами, заулыбалась и профессура, разве что две-три наиболее упертых рожи, включая старикана, всем своим видом выражали принципиальное неприятие. Такой расклад сохранился и при баллотировке — три черных шара, остальные белые, поздравляю вас, доктор Скамова.
Отметили, как и положено в академических кругах, пирушкой в ресторане. Помимо гг. профессоров с супругами, мы пригласили Лавра и Марию Болдыревых, что дало возможность перекинуться парой слов, пока медицинские светила поздравляли сияющую от счастья Наташу.
Я нажаловался казаку, как московские земцы, впечатленные успехами в Жилищного обществе, зазывали меня в создаваемую партию — я так понял, это будет те самые “кадеты”, сиречь конституционные демократы. Две стр-р-рашно нелегальные группы — Союз освобождения и Союз земцев — провели “подпольные” съезды и решили объединиться, тем более, что осенний манифест Николая II “О восстановлении порядка” хоть и туманно, но обещал созвать совещательную думу. Большинство солидных жителей инженерных и прочих наших кварталов вполне разделяли идеи кадетов и ринулись записываться, вот сей водоворот чуть было не утащил и меня. Весьма сложно отказывать порядочным людям, которых я знал как прекрасных профессионалов, но я вовремя вспомнил, что являюсь, по крайней мере формально, американцем. Так что я заявил, что не считаю возможным гражданину одного государства вступать в политическую партию в другом. Такой ответ вполне укладывался в воззрения зазывал, от меня отстали, но руку пожимали и в глаза глядели со значением, дескать, мы все понимаем, мистер Скаммо, вы наш.
В ответ Болдырев поведал о последних новостях с Дальнего Востока — позиции у Мукдена стоят незыблемы, Собко клепает еще два бронепоезда, остатки первой и второй Тихоокеанских эскадр спешно ремонтируются и готовятся к выходу в море, как только залив Петра Великого освободится от льда. Японцы, несмотря на успехи флота, уже озабочены изысканием средств на ремонт побитых кораблей и даже на уголь, ресурсы на исходе. Их войска в Маньчжурии тоже требуют немалых расходов, снабжение идет через захваченный порт Дальний, но много сил отнимает охрана железной дороги — сменивший Куропаткина Линевич наладил беспокоящие рейды, в которые ходят небольшими отрядами и время от времени даже ухитряются повредить рельсы.