А вот известие, что перед увольнением от должности наместника Алексеев успел произвести Медведника в “прапорщики военного времени”, меня развеселило. Простота нравов необычайная — приказ был опубликован в газетах, с указанием фамилии и прочих данных, это на партизанского-то командира, действующего в тылу противника, хорошо хоть адрес не написали и как папу-маму зовут.
Болдырев прямо в затылке зачесал, когда я это ему выдал, вот смех и грех, ей-богу — подполье понимает в конспирации больше, чем военная разведка.
Лавр, надо сказать, действиями Егора был весьма воодушевлен — располагая примерно тысячей бойцов, тот сумел-таки устроить желтолицым небо с овчинку, так что японцы предпочли не высовываться, а засесть в нескольких ключевых пунктах, контролируя лишь их округу и пару основных дорог. Да и газеты раздувают историю о геройском прапорщике, чуть ли не в одиночку отстоявшем Сахалин — я так понимаю, с подачи Алексеева, которому был нужен эффектный аккорд при отставке.
В поезде из Наташи как будто выпустили воздух — нервное напряжение последних дней отпустило и она тряпочкой сложилась в угол дивана, предоставив мне общение с внешним миром. Эх, черт, надо было Собко заказать корней женьшеня, элеутерококка и родиолы, понаделать тонизирующих настоек, сейчас бы очень кстати пришлось.
Наташа вяло и молча реагировала на мою суету вокруг нее, изредка слабо улыбаясь, и лишь когда я уложил ее спать и подоткнул одеяло, прошептала “В Сокольники хочу, там хорошо” и тут же уснула.
А ведь точно, там хорошо, надо будет узнать, можно ли выкупить там участок.
***
По приезду в Москву встретившие нас Ираида и Аглая огорошили сообщением, что у нас “постоялец” — списанный после ранения матрос-тихоокеанец, которого Митька сейчас утащил на каток, я так понимаю, похвастаться друзьям и подругам.
Вернулись они где-то через час, когда мы уже разобрали вещи и явлением этим я был весьма впечатлен — здоровенный мореман носил бескозырку и… кожаную куртку, в распахнутом вороте которой гордо торчал тельник, не хватало лишь маузера и пулеметных лент. Я, грешным делом, подумал про еще одного попаданца-прогрессора, но все оказалось проще — это была неофициальная униформа “броневиков”, то бишь экипажей блиндированных поездов, которую они переняли у паровозных бригад. Да и то, внутри железного вагона, среди оружейной смазки, копоти, порохового дыма, какая еще одежка выдержит лучше?
Терентий Жекулин и ростом походил на Собко, и прибыл от него с рекомендательным письмом — именно поэтому знавший Василия Петровича Митяй и распорядился оставить его в доме до нашего приезда. Настороженные поначалу девушки вняли Митькиному заверению, что Собко плохого человека не пошлет, и принялись наперебой обхаживать ранетого героя, к тому же грамотного и образованного “молодого специалиста”. Были у Терентия за плечами четыре класса городского училища, флотская школа гальванеров и служба в качестве корабельного повелителя электричества, а еще его сильно интересовало радиодело и он перешел было на искровую станцию, как поступила команда о переводе в экипаж бронепоезда. Ремонтные мощности во Владивостоке были слабоваты, поэтому резонно решили не возиться с кораблями, которые невозможно привести в порядок до открытия навигации, а пушки и матросов с них обратить либо на усиление эскадры, либо на комплектацию бронепоездов.
Собко крякнул, но сумел вписать тяжелые орудия в железнодорожные габариты, а Терентий, как и прочие “броневики”, принял участие в достройке, где и познакомился с Васей.
За внимание Жекулина разгорелась настоящая борьба — незамужние кухарка и горничная видели в нем весьма перспективную пару, а Митяй алчно интересовался войной, так что до обеда гальванер помогал нашим девушкам, а после окончания уроков в реальном училище попадал в лапы Митяя.
Вот и сейчас они сидели в гостинной, один заканчивал уроки, а второй просматривал газеты.
Дочитав, Терентий сложил вчерашнее “Русское слово” и машинально потянулся оторвать край на самокрутку, но спохватился и полез за папиросами.
— Так-то вот, брат, мой корабль забунтовал, Черноморского флота эскадренный броненосец “Три святителя”, - сообщил он Митяю, чиркнул спичкой, затянулся и выпустил облако дыма.
— Так вы же тихоокеанец?
— Ага, артист погорелого театра. Служил в Севастополе, потом в школу гальванеров, из школы в Порт-Артур, из Артура во Владивосток, из Владивостока на бронепоезд. Матрос, прости господи, по рельсам катаюсь.
— А лучше где? — оторвался от уроков прилежный ученик.
— На корабле тебя укачивает, а на поезде лишь покачивает, опять же, на поезде никакой возможности утопнуть нету. И когда бронепоезд первый выстрел делает, то малость откатывается, буферами лязгает, как бы устраивается, а не прет вперед. И бегает сильно быстрее, чем противник — а на воде, пока от супостата оторвешься, полдня пройти может.
— Терентий Михайлович, свежие газеты принесли, вот, — Аглая не упустила случая лишний раз появиться перед матросом.
— Вот спасибо, красавица, вот мы сейчас глянем, что там делается…
Причин оставаться дольше у раскрасневшейся горничной не было и она, сделав легкий книксен, разочарованно удалилась.
— Ого, вот это новость!
Митька подсел поближе и сунул нос в газету.
“Из Лондона, по телеграфу. Сегодня в Портсмуте открылась мирная конференция, посвященная обсуждению мирного договора между Российской империей и Японией. Первое заседание посвящено изложению позиций сторон”.
Глава 20
Весна 1905
Переговоры в Вашингтоне шли медленно. Россия, почуяв, что империи Ямато уже приперло мириться, события не торопила и стояла на своем, предлагая отдать лишь занятое японцами и ни копейкой больше. Нет, жалко было и Порт-Артура, да и Витте прям убивался по Дальнему, ну так нечего было клювом щелкать, а коли уж полезли в империалистические хищники, так надо подкреплять свои амбиции реальной мощью.
Пока делегации при посредничестве Рузвельта-миротворца (американцам на Дальнем Востоке никак не улыбалось оставить в силе только одну державу и бодаться уже с ней) обсуждали возможные условия, выдвигая предложения и контрпредложения, в Маньчжурии и вокруг происходили вялые стычки. Гэнсуй, то бишь маршал Ояма выдушил-таки из японского правительства бронепоезд, но поскольку его на Квантуне негде было строить, пришлось клепать в Японии и тащить по частям в Дальний, где и ставить на рельсы. Пушки на него водрузили тоже с кораблей, надолго выбывших из строя, но опыта применения было никакого и уже первый выход на позицию под Мукденом закончился плачевно — ответным огнем трех русских бронепоездов и поставленного на платформу 150-миллиметрового орудия его без малого разобрали за полчаса боя.
Стороны продолжили зарываться в грунт, растянув фронт на двести километров и время от времени предпринимали кавалерийские рейды на флангах, а в самом конце марта кое-как сколоченная Владивостокская эскадра произвела набег на Сахалин и даже высадила поддержку партизанам. Ну и постреляла по Александровску, который одновременно атаковали отряды Медведника, отчего японский гарнизон, и так сидевший как в осаде, неожиданно капитулировал. И на корабли, помимо пленных, были переданы накопленные за время японского присутствия на Сахалине фотоматериалы, а по ставшему доступным кабелю пошли отчеты, причем пошли они одновременно со статьями специально нанятых американских журналистов. И общественное мнение в Штатах, и так не сильно комплиментарное к желтой расе, взвилось на дыбы с вопросом “Какого хрена наша администрация поддерживает садистов и убийц?” А Медведник продолжал гнать материалы и тревожить засевшие на юге острова гарнизоны до самого подписания мира в начале апреля.
Договор получился вполне приличным и вроде бы получше для России, чем тот, что я помнил. По крайней мере, Маньчжурия севернее железнодорожной линии Чита-Владивосток была признана сферой российского влияния и никакого Сахалина японцы не увидели. Нет, один коронованный участник процесса успел брякнуть американскому послу, что в крайнем случае готов отдать половину острова, а посол передал дальше, так что буквально через день эти сведения дошли до японцев. Ну а поскольку дезу про пол-Сахалина Болдырев запустил еще раньши и с подачи Главного штаба несколько членов российской делегации в Вашингтоне кулуарно распространялись на тему “да забирайте Сахалин, только Корею отдайте”, то сыны Ямато порешили не ловить журавля, а получить свою синицу и вытребовали себе Чосон полностью, а в качестве компенсации — Порт-Артур, Дальний, права на аренду Квантунской области и собственность на железку до Мукдена.