В общем, непобедившая Япония и непроигравшая Россия хотели мира и договорились, но вот общественность обеих стран посчитала договор унижением. В Токио и других крупных городах состоялись демонстрации протеста, которые пришлось разгонять силой, с убитыми, ранеными и разгромом чуть ли не всех полицейских участков. В Москве и Питере откровенно хихикали над Витте, в сатирических журналах появился персонаж “граф Артур Квантунский”, которого изображали с лицом Сергея Юльевича, но недовольство образованной части общества просто тонуло в реве заводских гудков весенней политической забастовки.
Стала она воистину всероссийской — впервые бастовали почти три миллиона человек, впервые стачки охватили железные дороги, впервые несколько промышленных районов были взяты под полный контроль рабочих. Особенно власти были напуганы тем, что независимо от того, где и по какому поводу случалась забастовка или манифестация, политические требования были едины — неприкосновенность личности, свободы вероисповедания, печати, союзов и собраний, избирательное право для большинства населения страны. Было здесь определенное читерство — это были ровно те самые начала, которые в моей истории провозгласил Манифест от 17 октября, то есть ничего из ряда вон выходящего и совсем уж неприемлемого для власти Всероссийская забастовка не требовала.
Круче всего выступили подготовленные ивановцы, и начавшие раньше всех, и создавшие заранее собственные структуры управления и уже второй месяц бодавшиеся с фабрикантами. Договориться с полицией “по хорошему” не получилось и пришлось городовых разоружать и, так сказать, интернировать в городской каталажке, а хитропопые жандармы, видимо, почуяв что пахнет жареным, свалили из города заранее. Требования к владельцам мануфактур Совет уполномоченных выставил заведомо завышенные и теперь, выступая единым фронтом, “позволял себя уговорить” на те условия, которые были намечены изначально. Порядок в городе поддерживали фабрично-заводские дружины из молодняка около двадцати лет, во главе с Арсением. Я начал подозревать, что это никто иной, как сам Фрунзе, вот убей бог, я не помнил его псевдоним, а всех ивановцев знал только по партийным кличкам, к тому же он не очень походил на хрестоматийные фотографии бородатого командарма.
Были пресечены несколько попыток погромов магазинов и особняков, но особенно меня порадовало, что Совет наладил общественные работы, припахав оставшихся без дела ткачей к уборке, вывозу снега и мусора, подновлению мостовых, покраске и ремонту строений и даже оплачивал их труды из городской казны. Ивановская типография в открытую печатала “Правду” и собственную газету, действовали образовательные и технические курсы для рабочих, куда привлекли и добровольцев-гимназистов и даже инженеров с фабрик. В общем, почти полное благорастворение воздухов, образцово-показательное выступление, ну так для того и готовили людей и ресурсы. А до полного дотянуть не смогли из-за соседей.
— Шуя, Лежнево, Кохма, Тейково — городки маленькие, оттого там не рабочий класс, а полукрестьяне, — сетовал Федоров после возвращения, когда я позвал его рассказать митяевому кружку о настоящей стачке, — у каждого свой участочек, надел земли, с него и живут, а на фабриках прирабатывают, больше по зиме, вроде как отхожий промысел. Народ темный, одно неосторожное слово — шарахаются. Им стачечную кассу предлагаешь, так упираются, “А что начальство скажет?”, листовку даешь — озираются, вдруг подвох какой? Так что туда агитаторами засылали местных рабочих, кто посознательней, чтобы нашу жизнь знали, а московских партийных только в Иваново. А то брякнет сгоряча “Долой самодержавие!”, а потом расхлебывай. Вы, ребятки, всегда помните, одно дело сознательный рабочий, который книжки и газеты читает и совсем другое — несознательный, его только копейкой и поднять можно.
— А с монархистами местными как, с “истинно русскими”?
— Известное дело, заводилы у них иереи, несколько интеллигентов и чиновников, а ударная сила больше из лавочников, купцов третьегильдейских да приказчиков. Ну мы с кем поговорили и предупредили, а пяток самых буйных, кто в драку полез, в холодную определили, к городовым.
По городам и весям ездили комиссионеры фирм “Зингер”, “Сименс”, “Швабе”, “Бостанджогло”, “Дукс”, “Руссо-Балт” с каталогами высокотехнологичных и не очень товаров и разнообразной нелегальщиной, быстро распространяя по стране любой наработанный в забастовках и противостояниях с властью опыт. Да и финансово оказался очень удачный проект — Красин сделал ставку на малообеспеченных студентов-технарей, способных разобраться в сложной продукции и донести все прелести ее использования до потенциальных заказчиков. Причем в штат их зачисляли только после окончания трехмесячных курсов, где натаскивали на разные переговорные хитрости, юридические тонкости и коммерческие подробности. Ну и широкий охват и системный подход дали свои результаты — пошли контракты и деньги, немало воротил местного разлива подписывались “идти в ногу с прогрессом”, “сделать, как в столицах” или просто “чтоб не хуже, чем у соседа”. Будь эта деятельность основной — можно было бы попробовать вытеснить конкурентов, но они нам были нужны в качестве прикрытия, вплоть до того что в наши фирмы брали на работу уволенных оттуда сотрудников, но, естественно, не поручали им конспиративных задач.
На фоне таких ежедневных сообщений о забастовках, стычках и демонстрациях почти потерялось известие о награждение прапорщика Медведника орденом Св. Георгия четвертой степени.
А стачка все ширилась — после отмеченного с небывалым размахом Первого мая, в Питере, помимо трамваев, почты и телефона, типографий, забастовали даже служащие государственного банка и мировые судьи, выдвинувшие собственные требования к министерству юстиции.
Не отставала и Москва — электростанции, водопровод, и почти все городское хозяйство встали, митинги шли ежедневно, полиция не справлялась и власти ввели патрулирование войсками, а железнодорожные вокзалы попросту закрыли и взяли под контроль военных.
Как и ожидалось, правительство во главе с Витте пришло к выводу, что предотвратить столь явно выраженный народный порыв к свободе невозможно и его надо возглавить.
Либералы во главе с Сергеем Юльевичем додавили Николая и государь император издал манифест “Об усовершенствовании государственного порядка”, в котором “даровал” все то, что требовала Всероссийская стачка.
***
Шествия по случаю манифеста в столицах были грандиозные — огромные толпы ходили по тротуарам, по улицам, собирались по площадям в большие группы, и даже полиция, против своей привычки никого не разгоняла. Радовались все, главное, чтобы потоки разных идеологий не пересекались как это случилось в Москве на Триумфальной площади — навстречу либерально настроенной толпе певшей “Марсельезу” под красными флагами шла монархическая манифестация с портретами императора, хоругвями и “Боже, царя храни”. Здраво рассудив, что ничем хорошим это кончится не может, монархистам навстречу выслали представителей "Красного Креста" с предложением свернуть в сторону. Но у нас же, блин, свобода! Как же можно препятствовать народному волеизъявлению? Патриотическое шествие рвануло вперед чуть ли не бегом, видя это, самые нервные из либералов повытаскивали пистолеты и началась пальба. Слава богу, обошлось без трупов — обе толпы после первых же выстрелов кинулись врассыпную, несколько человек сильно помяли в давке, раненых всего двое, в том числе случайный прохожий.