Но Степан озабоченно сказал:
— Так дело не пойдет — до утра мы фрица не выкурим. Раз у тебя последний диск, значит, я тебе больше не нужен. Поэтому поползу на левый фланг: пущу в ход карманную артиллерию.
— Действуй!
И вскоре я услышал два разрыва Степиных гранат.
В это время ко мне подполз Андрюхин:
— Что это за взрывы?
— То Донец выполняет ваш совет: в атаке граната — вместо брата.
— Правильное решение. Сколько у тебя патронов?
— Чуть больше полдиска.
— Бегом к Донцу. Бей короткими очередями: ты — с фланга, а мы — в лоб.
Даже не закрепив сошки пулемета, держа его в руках, я быстро побежал к Степану, поставил пулемет на землю и открыл огонь. Донец стрелял из винтовки. Палили и остальные…
В первом доме стало тихо. Теперь короткими очередями я бил по второму. Из него ответили хаотическим огнем из автоматов.
Вдруг там что-то вспыхнуло. Через несколько минут дом загорелся. Или подожгли сами немцы, или вспыхнул от нашего огня, хотя мы и не стреляли зажигательными пулями. Но языки пламени, выбивавшиеся из окон дома, нам помогли: они освещали убегавших фашистов, и мы вели по ним прицельный огонь.
Последний дом упирался в черную стену леса — в него ворвались примерно через час после начала боя.
Деревню освободили.
После боя расположились мы со Степаном в крайнем доме. К нам забежал Чуклин — поблагодарить Донца за инициативу, за то, что он гранатами уничтожил пулеметную точку врага и тем самым помог быстрее закончить операцию.
* * *
Замечательный был у нас командир роты! На фронте — с первого дня войны. О том, первом дне войны на западной границе, о боевом крещении, которое он получил, лейтенант во всех деталях однажды поведал. Мы сидели тогда в вагоне, возле печки, поезд шел медленно, часто останавливался, стуча буферами, а командир все рассказывал нам, молодым, еще не нюхавшим пороха бойцам, о пережитом.
…В субботу, 21 июня 1941 года, в батальон, где лейтенант Чуклин служил командиром стрелковой роты, пришло распоряжение: в воскресенье, 22 июня, приписной состав, влившийся в подразделение, будет принимать присягу.
Готовились к этому торжеству тщательно. В расположении батальона, который находился в казармах у самой западной границы, подмели дорожки, посыпали их желтым песком. Бойцы из приписного состава подшили белоснежные подворотнички, начистили до блеска пуговицы гимнастерок, обувь.
Правда, у них не было личного оружия, а присягу надо принимать, имея его в руках. И решили на время церемонии выдать новобранцам оружие, находящееся в распоряжении кадровых бойцов.
К концу дня в батальон был доставлен пакет из штаба полка, в котором говорилось: всему личному составу, в том числе и командирам, никуда не отлучаться, быть на казарменном положении. Но этот приказ поступил, когда лейтенант находился у себя на квартире, расположенной в километре от батальона.
Утром, когда только-только начало рассветать, Чуклин сквозь сон услышал разрыв снаряда, упавшего рядом с домом, где жила его семья. Взрывной волной выбило окно, возле которого стояла койка, и лейтенанта сбросило на пол. Он, быстро поднявшись, в недоумении стал соображать, что бы это значило? Но вот снова засвистели снаряды, послышались частые разрывы, и Чуклин понял: обстрел.
На ходу одевшись, он побежал в расположение батальона. Бежал лейтенант навстречу разрывам, следовавшим один за другим — впереди и позади, слева и справа. А мозг сверлила одна мысль: война.
В этом он уже не сомневался, прибежав в батальон, увидел горевшие казармы, бойцов, занявших оборону, убитых и раненых. В его роте, да и в остальных — восемьдесят-сто человек приписного состава. И никто из них не имел никакого оружия!
Что же делать? В двух километрах от военного городка находился склад с оружием, но его начальник в субботу, во второй половине дня, отпросился и уехал на выходной в город.
Лейтенант послал командира взвода к начальнику караула, чтобы тот открыл склад и выдал винтовки, гранаты, патроны. Но начальник караула отказался, мотивируя это тем, что открыть склад он может только с получением письменного приказания командира или начальника штаба. Попытались позвонить в штаб полка, но связи не было. Так ни с чем и вернулся командир взвода…
Тогда Чуклин, оставив его за себя, сам побежал к складу, где находился начальник караула. Но тот был неумолим.
— Согласно инструкции я могу выдать оружие только по приказанию и только в случае войны, — сказал он.
— Но ведь война уже началась!
— А может быть, это и не война, а какое-нибудь боевое баловство?
Чуклин кричал, негодовал, но тот вроде бы и не слышал его, все повторяя и повторяя одно и то же: «Вы что — Устава не знаете?»