Неизвестно, сколько бы продолжался этот разговор и чем бы он закончился, если бы вдруг рядом с ними не пролетел снаряд. Свистя, он полетел дальше и угодил в караульное помещение, которое сразу же охватил густой дым с языками пламени. Начальник караула устремился туда, но добежать не успел: разорвавшимся невдалеке очередным снарядом был убит.
«Теперь уже все, открыть склад не удастся» — с горечью понял Чуклин.
Он попытался подойти к часовому, охранявшему склад, но тот сказал:
— Если приблизитесь на десять метров, буду стрелять без предупреждения.
А снаряды падают все чаще… Жужжат осколки…
Горит караульное помещение: в нем раздаются частые хлопки взрывающихся в огне патронов…
Видимо, эта необычная обстановка в какой-то мере подействовала на часового — сначала он даже говорить не хотел с Чуклиным, а теперь все же разговаривал, не решаясь, однако, подпустить его к складу.
— Ты с какого времени стоишь на посту? — со злостью спросил Чуклин.
— С четырех часов.
— Выходит, уже десять часов?
— Это не страшно — выдержим! Читали, наверное, о русском солдате армии Кутузова, который четырнадцать лет стоял на посту без смены?
— Как ты можешь в такой обстановке всякие истории рассказывать? — закричал, возмущаясь, Чуклин. — Открывай склад!
— Не могу, поймите! Не могу! Я стою на посту.
А затем с удивительным спокойствием, продолжал:
— Так вот, о том часовом… Шли бои, караул был уничтожен, остался склад. Четырнадцать лет он его охранял — никого даже близко не подпускал. Только генерал с полномочиями высокого штаба сменил часового…
Чуклин почти не слушал рассказ часового — внутри все кипело. И он, негодуя, скороговоркой сказал:
— Когда-то один юрист изрек: пусть погибнет мир, но восторжествует закон. И ты, наверное, считаешь, что пусть все гибнет, лишь бы параграф Устава восторжествовал? Какое кощунство! Больше того — это просто предательство! Ты что, тоже рассчитываешь четырнадцать лет стоять на посту без смены? Ведь погибли и начальник караула, и разводящий. Некому тебе смену привести. Да и смены уже нет…
— Вот и я сейчас об этом подумал и решил взять на себя ответственность: выдать оружие. Пусть я нарушу Устав, но во имя святого дела.
Обрадовался Чуклин и, не спрашивая разрешения у часового, подбежал к нему, обнял за плечи. А боец, поставив винтовку у стены и взяв в руки большой лом, висевший рядом с другим противопожарным инвентарем, начал с помощью лейтенанта ломать замок.
В два счета дверь открыли. Чуклин с часовым вбежали в помещение склада и увидели длинные ящики с винтовками и небольшие цинковые коробки с патронами.
— Теперь продолжай охранять, а я побегу назад и приведу безоружных бойцов.
— Слушаюсь, товарищ лейтенант! — ответил часовой.
Вернувшись в расположение роты, Чуклин увидел убитых и раненых, разрушенные казармы. Кругом лежали бойцы и вели огонь из винтовок и ручных пулеметов по наседавшим фашистам. Безоружные бойцы приписного состава сидели без дела, прячась под стенами казарм. Лейтенант собрал их и, приказав: «Бежать всем за мной врассыпную», устремился к складу.
Более двухсот пятидесяти бойцов были вооружены буквально за несколько минут. На складе они взяли винтовки, коробки с патронами, ящики с ручными гранатами. Все было в густой смазке. Стволы винтовок прочищали на бегу выстрелами. Гранаты вытирали травой, рукавами…
И вот уже дополнительно две с половиной сотни человек открыли огонь по врагу.
Фашисты залегли. Тогда Чуклин скомандовал:
— Приготовить гранаты! Вперед!
И бойцы устремились вперед. Они на ходу стреляли, кричали «ура». А когда до фашистов остались считанные метры, пустили в ход гранаты, разрывы которых создавали впечатление артподготовки. Враги бросились бежать. Но их догоняли пули, осколки гранат.
Разгоряченные боем и отступлением гитлеровцев, красноармейцы бежали безостановочно два километра, преследуя фашистов и стреляя по ним. Потом залегли, окопались, выставили на флангах ручные пулеметы.
На протяжении двух суток враг пытался выбить наших солдат с занимаемых рубежей. Но тщетно. Тогда он обошел батальон слева и справа, взяв его в «мешок». Теперь уже отбивались от фашистов со всех сторон. Ряды бойцов таяли, на исходе были патроны и гранаты.
В ночь на третьи сутки все отошли в лес. Людей выстроили, посчитали — из батальона осталось менее роты, — и Чуклин приказал выходить из окружения.
Сначала, с боями, двигались всей ротой, вместе. А потом, когда не стало патронов и гранат, лейтенант распорядился пробираться к своим небольшими группами.