* * *
Ночевать в доме нам не пришлось — немцы открыли огонь из минометов, — и командир взвода передал приказание командира роты оставить деревню, выйти в поле, окопаться в снегу и быть готовыми к отражению контратаки.
— Чем же нам ее отражать, если патронов нет? — спросил Донец.
— Патроны будут — вот-вот подвезут, — ответил Андрюхин.
Действительно, вскоре в деревню прибыла повозка с патронами. Степан зарядил все три диска, заполнил обоймы подсумка. То же сделали и другие бойцы роты.
Свою огневую точку мы оборудовали метрах в пятистах от деревни. Маленькими саперными лопатками выкопали в снегу окоп, установили пулемет. Дул холодный ветер, пронизывающий до самых костей, и Донец, предложил нарезать из плотного, улежавшегося снега плиты, чтобы обложить окоп со всех сторон — хоть немного от ветра укрыться!
Так и сделали — но это от холода не спасло, и я начал бег на месте. Мой друг тоже энергично прыгал, приседал…
Это наше необычное занятие продолжалось около часа, и мы оба хорошо согрелись. Но ненадолго. Вновь легли в снежный окоп — вновь быстро продрогли. И снова те же приемы.
Есть у Козьмы Пруткова такая мудрая мысль. Бела у тебя будет спрошено, что полезнее — солнце или месяц, ответствуй — месяц. Ибо солнце светит днем, когда и без того светло, а месяц ночью. Но, с другой стороны, солнце лучше тем, что светит и греет, а месяц — только светит, и то лишь в лунную ночь.
Нам в том бесконечном снежном безмолвии, конечно же, полезнее был месяц: он не так ярко светил, как солнце, и мы, пользуясь темнотой, имели возможность и прыгать, и бегать на месте, и приседать. Днем же, когда солнце, этого не сделаешь — немец рядом. Хоть ты в сосульку превратись на этом снегу, подняться, попрыгать — не сможешь.
Но вот взошло солнце, и сразу порозовел снег, засветился мириадами сверкающих искорок. Теперь все мы лежали неподвижно. Сквозь «амбразуру», сделанную в снежной плите, я наблюдал за передним краем врага: он проходил у самого леса. Над лесом — еле заметный дымок: немцы греются у костра или в землянках. Только изредка, где-то левее, слышны винтовочные выстрелы.
А потом загудели самолеты: «юнкерсы». Рано что-то они сегодня поднялись — только день начался, а они уже в воздухе. Три звена — девять машин. Летят низко, никто по ним не бьет — ни зенитчики снизу, ни истребители сверху. Идут беспечно, уверенно. Долетев до деревни, из которой нас вывели ночью в поле, фашисты начали пикировать. И полетели, покачиваясь, десятки бомб. Гул моторов… Взрывы… Столбы дыма… Потом показалось пламя — горели дома. В деревне их было десятка три, и почти все сгорели.
— Сволочи! — в сердцах произнес Степан.
Потом задумчиво сказал:
— Хорошо, что нас вывели оттуда. Представляешь, сколько было бы убитых и раненых, попади мы под бомбежку.
Чувствую, как мороз хватает меня за спину, как коченеют ноги. Донец, лежа, постукивает валенком о валенок. И вдруг берется за винтовку:
— Смотри, смотри, фриц на опушку высунулся… Наверное, нас высматривает! Ты из пулемета не бей — не стоит из-за одного паршивца обнаруживать точку. Лучше я его из трехлинейки кокну…
Вставив винтовку в «амбразуру», прорезанную саперной лопаткой в снегу, Донец, затаив дыхание, прицелился, и в сухом морозном воздухе раздался глухой щелчок.
Фашист упал. Его пытались забрать, но каждый раз, когда из леса выползал немец, Степан тщательно целился и плавно нажимал на спусковой крючок. Уже и темнеть начало, а убитый враг все лежал. Только на второй день, когда рассвело, мы не увидели его.
Да, метким стрелком был мой друг Степан… Это все мы, его ровесники, знали, еще будучи учениками родной Головковской школы. Там мы, члены кружка Осоавиахима, сдавали нормы на значки ЮВС — юный ворошиловский стрелок — и ВС — ворошиловский стрелок. Степан стрелял лучше всех. Он в числе первых среди своих сверстников получил красивый, как орден, значок ВС.
И в полковой школе он показал свой снайперский глаз: пятью выстрелами выбивал пять десятков очков. О Донце рассказывалось в боевом листке, который ежедневно выпускал я. Заметку о нем написал курсант Николай Ляшенко, боевой парень, выпускник Новопражской средней школы Кировоградской области. «Донец выстрелами из пулемета свои инициалы на черном кругу мишени выбивает. Отличный он стрелок».
Свою заметку Николай назвал «Сверхметкий стрелок», а в боевом листке она называлась «Меткий стрелок». Ляшенко упрекнул меня: зачем, мол, ты исправлял заголовок? Ведь курсант Донец — а об этом вся полковая школа знает — сверхметкий стрелок?
— Неверное это определение, — возразил я.