Мы, еще не дойдя до реки, увидели взвивающиеся в небо ракеты, услышали треск пулеметов, разрывы мин. Спустившись на лед, собрали по семь винтовок и пошли обратно. И тут нас настигла одна из мин. Салтангазы тяжело ранило.
— Мой друг, ты последний, с кем я разговариваю перед смертью… да, перед смертью… я ощущаю, что жить мне минуты. Забери медальон, напиши деткам, жене…— с трудом сказал Ишимбаев.
Я оставил собранное оружие и, взяв Салтангазы на спину, понес его в расположение роты. В пути он бредил, что-то говорил о своем кишлаке, кого-то звал… Потом затих. Так он и скончался у меня на спине.
Поздно ночью, закончив сбор оружия, при тусклом огне костра, я, выполняя последнюю просьбу боевого друга, написал письмо его жене.
Вторую ходку сделал все же со Степой: ранение у него было легкое. Но эта ходка затянулась — немцы заметили нас и открыли такой огонь, что нельзя было подняться со льда. Пролежали, наверное, больше чем полчаса. Потом огонь немного ослабел, и мы, навесив на себя собранные винтовки, быстро пошли назад. Командир взвода спросил, почему так долго не возвращались. Донец ответил:
— Мы имели возможность совсем не вернуться: бьет проклятый фриц, как и днем бил.
— Так надо же давать сдачи!
— Ему дашь… Днем сильно это у нас получилось?
— То ж днем, а сейчас ночь. И потом — на уроках учимся.
Андрюхин отправился к шалашу командира роты и вскоре вернулся. На сбор винтовок он решил пойти с нами, взяв еще и Кузнецова. Спустились мы на лед Волхова, 293
залегли. Взводный внимательно смотрел, откуда бьет вражеский пулемет. Потом сказал:
— Это гнездо можно гранатой уничтожить. Как ты думаешь, Донец, годится такой маневр?
— Конечно, годится.
— Так вот что сделаем: мы втроем будем беспрерывно стрелять по пулемету, тем самым привлекая фрица к себе. А ты возьми четыре гранаты — и бегом к берегу. Точно сориентируйся, где он, и угости «лимонкой».
Степа предложил другой вариант.
— Беги — не беги, а пуля может попасть. Пуля, знаете, дура, еще Суворов так о ней высказывался… Пожалуй, лучше сделать иначе: я отсюда возьму метров двести — чтобы не идти выстрелам навстречу. А потом, у самого берега, пройду до пулемета.
— Согласен, — одобрил Андрюхин.
— Ну что ж, поехали за орехами! — И Степан, взяв четыре гранаты, быстро пошел. А мы легли на лед и начали залпами стрелять по пулеметному гнезду.
Ночную темень осветила ракета, и мы заметили Степана, уже шедшего вдоль крутого берега к пулемету. Ракета погасла, сразу же стало еще темнее, чем было прежде. Но мы продолжали стрелять.
Через несколько минут услышали три глухих взрыва гранат, и сразу же раздался треск автомата.
— Почему три, а не четыре? — в недоумении, как бы спрашивая самого себя, сказал взводный.
— Наверное, четвертую не успел бросить, — высказал предположение Кузнецов. — Видимо, обнаружили его: ведь очередь из автомата раздалась сразу же после третьего взрыва!
Лежу, стреляю, а одна и та же мысль не выходит из головы: неужели эта очередь из автомата… Нет, нет, нет. Степа вернется, должен вернуться.
Время тянулось мучительно медленно. Все молчали. Вражеский пулемет — тоже. И ракет что-то не видно: когда они нам ни к чему, так бесконечно взлетают, а сейчас, когда так хочется увидеть, не возвращается ли Степа, — кругом темным-темно.
— Идет. Слышишь? Идет! — сказал младший лейтенант.
Верно, слева мы услышали скрип снега и хруст осколков льда, что понабрасывало разрывами снарядов да мин по всему Волхову. А я еще различал и шаги Донца — неторопливые, твердые, уверенные.
— Степа. Точно, Степа! — чуть ли не закричал я. Через несколько минут он и впрямь подошел к нам.
— Ты что же, пожалел четвертую гранату? — спросил Андрюхин.
— Бросил-то я все четыре, но одна не разорвалась.
— А это что за очередь из автомата была? Она нас очень напугала: думали, что немец по тебе ударил.
— Я тоже слышал. То, видимо, их часовой с испуга начал стрелять. Но я был в мертвом пространстве и не волновался.
Вчетвером мы принесли на этот раз двадцать восемь винтовок. Потом за сбором оружия пошли только вдвоем со Степой. Было совсем иное дело: пулемет не стрелял, ракеты взлетали намного правее, и мы, не спеша, взяли по семь винтовок и вернулись в роту.
За ночь на участке, где днем пытались наступать два наших батальона, собрали все оружие. Оно было очень кстати: в лесу, за несколько километров от переднего края, находился только что прибывший на фронт лыжный батальон, который оказался без оружия. Для него-то мы и старались в ту ночь.
Изнуренные, уставшие во время боя и сбора оружия, мы спали у костра непробудным сном. Впрочем, фашисты не дали нам выспаться: били по лесу наугад, но мины часто падали на опушке леса, и мы слышали их противный вой, жужжание осколков.