Несколько мин взорвалось в расположении роты. Трех бойцов ранило, среди них был и Степан: небольшой осколок угодил лежавшему у костра Донцу в пятку левой ноги. Военфельдшер осмотрел рану и определил: в госпиталь.
Степану было очень больно — на лбу выступил холодный пот, лицо исказила гримаса. Но он бодрился.
— Как мне не хочется расставаться с вами!
— Раз фельдшер говорит, значит, придется подлечиться, — безапелляционно сказал Андрюхин. — Это же надо: фриц нашел ахиллесову пятку лучшего бойца нашей роты! На чердаке, под огнем пулеметов и минометов, — выдержал… Лежал на льду, поливаемый пулями… Был под бомбежками… Угощал фашистов «лимонками»… Из труднейших переплетов выходил! А тут на тебе: у костра осколок настиг… Ничего, Степа, не падай духом. Залечишь рану и вертайся в нашу семью. Мы будем тебя ожидать.
На конных санях подъехал молодой, высокий, тонкий, как жердь, возница. Мы с Кузнецовым помогли санинструктору положить Донца на санки. Как мне жаль было расставаться с добрым другом детства! Но и с замечательным боевым другом — тоже. Ведь нигде так не изучишь человека, как на войне.
Говорят, чтобы узнать кого-то, надо с ним пуд соли съесть. Правильное определение. Но оно подходит только для мирного времени. А в войну человека узнаешь в первом же бою.
Я же со Степой был не в одном бою и убедился, что он не просто хороший боевой товарищ. Он — золотой человек. Какими новыми гранями открылся передо мной Степан! Добрый. Выносливый. Исполнительный. Для него любое приказание командира — закон. На протяжении скольких мирных лет знал я Донца, а вот большинство его высоких качеств обнаружилось только на войне. Вот уж действительно, человек познается в беде…
Я наклонился, поцеловал Степу, хлопнул его дружески по плечу. К этому времени сменился с поста Гавриил Шевченко и тоже попрощался с земляком, пожелав ему скорейшего выздоровления.
— Кого же ты возьмешь вторым номером? — приподнявшись на локте, спросил Степа.
— Подберу. Есть у меня на примете один друг…
— Гаврилко?
— Так точно.
— Правильный выбор: он не подведет.
Возница, натянув вожжи, сделанные из старой, в узлах, веревки, сказав: «Но, Маруся», — развернул санки и слегка хлестнул лошадку кнутом.
— Что ж, поехали за орехами, — уныло подытожил Степан. Его покрасневшие глаза выражали тоску и душевное смятение.
Санки удалялись, а бойцы все стояли у зеленого шалаша, сооруженного из веток ели, и махали Степе коричневыми закопченными у костров руками.
Не знал, не думал я тогда, что мне никогда больше не доведется встретиться с моим лучшим другом!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Степана увезли, а мы забрались в шалаш, поближе к теплу. Костер догорал, пришлось нескольким бойцам отправиться за сухими сучьями. Когда замиравшему огню дали хорошую пищу — он быстро разгорелся, и мы стали подкладывать в него даже сырые ветки. Те звонко трещали, а в местах сломов вытекала желтая, как мед, прозрачная смола.
Лежал у костра, опершись на локоть, и командир нашего взвода. Я, обратившись к нему, попросил дать мне вторым номером Гавриила Шевченко. Он ответил, что перевод бойца из взвода во взвод надо согласовывать с командиром роты. Какую-то минуту он о чем-то думал, а потом сказал мне:
— Я тебе любого из наших назначу: ведь каждый сможет и диски зарядить, и подменить тебя в случае необходимости.
— Но мы с ним из одного села, вместе учились в полковой школе… К тому же Шевченко — хороший пулеметчик, — пытался я убедить Андрюхина.
На второй день, утром, в шалаш вошли наш взводный и Гавриил Шевченко, или, как мы называли его в Головковке, Гаврилко.
— Вот и твой земляк. Прошу любить и жаловать.
— Спасибо!
До этого я виделся с Гавриилом каждый день, но жили мы в разных шалашах. Да и в бою не всегда оказывались рядом… Гаврилко был для меня не только другом, но и в какой-то мере родственником: моя сестра Марфа вышла замуж за его старшего брата Михаила, призванного в армию в 1939 году.
Я передал Гаврилку металлическую коробку с пулеметными дисками. Он проверил их — все ли полностью заряжены — и аккуратно протер несколько патронов, на которых заметил налет зеленоватых пятен недавней окиси.
До войны Гаврилко работал в колхозе, участвовал в драматическом кружке. В отличие от Донца он — быстрый в движении, очень энергичный парень, все делает бегом: это у него уже вошло в привычку. Вернее, это не привычка, а характерная его черта. Еще в Головковке все знали, что с Гаврилком нечего состязаться в беге — он легко мог догнать суслика, а однажды даже зайца взрослого поймал.