За шкурки этих самых сусликов мы, босоногие головковские юноши, купили футбольный мяч и у реки, на лугу, широком и ровном, вроде самой природой уготовленном под стадион, играли в футбол. Наш вожак — Костя Паламарчук — назначил Гаврилка центральным нападающим. И не ошибся: тот делал замысловатые финты, умело обходил защитников, оказывался один на один с вратарем и ловко забивал голы.
Шевченко — чуть выше среднего роста, завидной выправки. Лицо — смуглое, глаза — живые, со смешинкой. У него маленький прямой нос, круглый подбородок. Говорит быстро, энергично жестикулирует руками.
Еще в Головковке все мы знали страсть Гаврилка к моркови. Ни вкуснейшая антоновка, ни груши, ни малина или смородина не нравились ему так, как примитивная морковка. Ел он ее и саму по себе, и с чем попало: с молоком, сметаной, растительным маслом, с сахаром и даже с солью.
Повара полковой школы быстро узнали любителя каротина: как только вечером завезут на кухню морковку, Гаврилко тут как тут. Если же мы выходили на два-три дня на учения, а в эти дни нас кормили сухим пайком, то, возвратившись в казармы, Шевченко в первую очередь бежал на кухню — там повара оставляли для него несколько морковин.
Военная служба была Гаврилку по душе. Это и сказывалось на его успешной учебе. Он метко стрелял, далеко бросал гранаты, с закрытыми глазами мог собрать винтовку и ручной пулемет, хорошо знал уставы. И очень любил тактические занятия. Помню, во время тактических учений командир учебной роты лейтенант Быковский, встав на мосту, басистым своим голосом произнес:
— Мост «взорван», речку форсировать вплавь!
Многие остановились на берегу и как бы задумались. А Гаврилко, услыхав команду лейтенанта, без раздумай бултыхнулся в воду. Подняв над головой винтовку, противогаз и подсумок с патронами, он быстро преодолел водный рубеж. За ним последовали и другие.
Гаврилко, конечно, первым преодолел реку, залег у пологого берега и сразу же открыл огонь по «противнику».
Потом, во время разбора учений, командир роты похвалил курсанта Шевченко и объявил ему перед строем благодарность.
* * *
У костра грелись до наступления темноты. Затем отправились в окопы переднего края: там целые сутки в боевом охранении находился второй взвод, и мы его сменили.
Лежали в снегу. Как же нам было холодно! Гаврилко, спросив разрешения у командира отделения, пошел в лес и принес большую охапку еловых веток. Мы расстелили их в окопе, но теплее не стало: мягче — и только.
Утром нас сменил третий взвод, а мы вернулись в свой шалаш и, окружив костер, коптили и так уже закопченные до черноты, грязные, неизвестно когда мытые руки. Командир взвода, обращаясь ко мне и Гаврилку, сказал:
— Отдыхайте, набирайтесь сил. Ночью пойдете в разведку.
В первые дни пребывания на фронте из рот не брали бойцов в разведку: с этой целью ночные вылазки делало отделение разведки. Но за месяц боев оно полностью погибло, и теперь каждую ночь в разведку ходили два-три бойца, которых выделяли из рот.
Из нашего взвода уже все побывали в разведке. Пулеметчиков же еще ни разу не посылали. Но вот и наша очередь подошла…
В полночь мы направились к переднему краю. Было нас трое: командир взвода, Гаврилко и я. Пулемет и диски мы передали старшине, а он выдал нам автоматы и по две гранаты.
Шли густым мелколесьем — таким густым, что еле-еле двигались. Ветки низкорослых деревьев цеплялись за ствол автомата, за маскхалат, выстреливали в голову, шею. Да еще и снегу было по колено… Не шли, а мучились! Наконец, лесок остался позади, а впереди показалась железнодорожная насыпь.
— Немцы от нас в трехстах метрах, за насыпью, — сказал взводный. — Поэтому — максимум осторожности. Разговаривать только шепотом, без команды не стрелять.
Взбираемся на насыпь. Она крутая, завалена глубоким снегом. Впереди — командир взвода. Он оставляет в снегу глубокие следы, и я, ступая по ним, поднимаюсь вверх. За мной — Гаврилко.
Поднялись мы на железнодорожное полотно, залегли и стали вести наблюдение. Слева от нас, метрах в пятистах, взвилась в небо осветительная ракета, вырвав из кромешного мрака лес. И стало темным-темно!
Пролежали минут пять. Снова в том же месте появилась ракета, и тут же застрочил пулемет. Младший лейтенант распорядился, чтобы я вел наблюдение, а сам с Гаврилком пополз назад, на склон насыпи, обращенный в нашу сторону. Взводный достал карту и при свете фонарика, замаскированного Шевченко, нанес на нее пулеметную точку врага.
И опять мы лежим втроем. Справа, примерно в двух; километрах от нас, показались — одна за другой — вспышки огня, в над нашими головами со свистом пролетели снаряды. Через несколько минут все это повторилось. Потом наступила тишина, только периодически взлетала в небо ракета, да где-то далеко справа слышались одиночные винтовочные выстрелы.