К Алешичеву обратился Гаврилко:
— Товарищ лейтенант, вы не будете меня ругать за то, что я одну свою мысль выскажу?
— За хорошую мысль не ругают, а благодарят.
— Ну и добре… Я вот что думаю: у нас тут два взвода. Но, по сути дела, это два отделения: и тридцати человек нет. А фашистов, считай, больше сотни. Хоть и короткими перебежками, но они все ближе подбираются к нам. А патронов действительно в обрез… Итак, задержать немцев до прихода помощи можно, я думаю, таким макаром. Один взвод послать во-о-он туда, направо, — и он указал коричневой трехпалой варежкой в сторону, где виднелся жиденький кустарник.
— Он даст по фашистам с фланга. А мы будем стрелять им в лоб. Ударом с двух сторон заставим их еще дольше лежать на снегу. А тем временем и подкрепление, возможно, подоспеет…
— Спасибо за совет, — сказал Алешичев.
Мне показалось, Гаврилко воспринял эту благодарность как скрытый упрек: и чего, мол, лезет человек не в свое дело? Но он ошибся. Лейтенант искренне благодарил бойца. Какое-то мгновение помолчав, он добавил:
— Верно говорится, что у каждого солдата в ранце лежит жезл маршала. Вы давно воюете?
— Второй месяц.
— На фронте второй месяц в пехоте — это уже немало. Молодец, хорошо придумал! Стать бы тебе командиром — во всем был бы марафет.
В разговор включился сержант Полищук:
— У него все еще впереди: кончится война, поступит в военное училище и будет толковым командиром.
— Нет, я хочу быть командиром на тракторе, — возразил Шевченко. — То самое лучшее в мире дело. Мой старший брат до армии работал на «универсале» и иногда разрешал мне из гонов в гоны самостоятельно провести трактор. Какая же это интересная работа… Вот разобьем паршивца-супостата, и, если останусь жив, обязательно буду трактористом.
— Так-то оно так, — сказал лейтенант, — но об армии тоже надо думать.
— А я и думаю, — не сдавался Гаврилко. — Буду землю пахать, урожаи выращивать, чтобы армию снабжать, чтобы она ни в чем недостатка не знала.
— Тоже верно, — согласился Алешичев.
* * *
Второй взвод, состоящий из четырнадцати человек, как и предложил Гаврилко, быстро перебросили вместе с ручным пулеметом на правый фланг. И вот оттуда уже донеслись выстрелы…
Теперь и противник открыл огонь: он стрелял по правому флангу. Но тут же наш первый взвод ударил ему в лоб — враг попал под кинжальный огонь. Теперь он уже не делал перебежек, а лежа отстреливался.
Я же вел периодический огонь: стрелял короткими очередями, все время думая о том, что у нас маловато патронов. Командир роты, заметив, что я стреляю экономно, сказал:
— Правильно поступаешь. И короткими очередями можно вести длинный счет убитым.
Наверное, с полчаса прошло во взаимной перестрелке. Но вот в комнату вбежал разгоряченный Андрюхин и крикнул:
— Братченко, за мной!
Он хотел сразу же выбежать из дома, но командир роты спросил его, в чем дело.
— Еще одна группа немцев появилась: они обходят деревню с левого фланга! Надо ударить по ним из пулемета.
— Беги с командиром взвода, а Шевченко пусть остается здесь, — распорядился Алешичев.
Схватив пулемет, я помчался вслед за Андрюхиным.
Перебежав узенькую улицу, мы вскочили в недостроенное кирпичное здание, в котором были одни стены. Подбежав к оконному проему, выходящему на юг, Андрюхин, едва переведя дыхание, сказал:
— Смотри, вон они…
И я увидел десятка два фашистов, которые стремительно шли в сторону деревни. Они были уже недалеко от лощины. Если пройдут еще немного, то спустятся в нее, и тогда пулей их не достанешь.
Я быстро сориентировался и устроил сошки пулемета на кирпичах оконного проема. Стояли трескучие морозы, резкий ветер дул в лицо, выдавливая слезы. Они туманили глаза, целиться было трудно. Но и мешкать — нельзя! Я подготовился и нажал на спусковой крючок.
Стрельнул сначала не по фашистам, а перед ними, как бы преградив им путь. Сделай я по-другому, они побежали бы в лощину, и тогда я уже не смог бы их поразить. Расчет оказался верным: немцы не пошли на пули, а залегли на скате балки, обращенной в нашу сторону.
Теперь я уже не думал о том, что они смогут двинуться вниз. Беру на мушку тех, кто пониже, затем тех, кто повыше. Патронов маловато, и я стреляю короткими очередями. Вижу: заметались фашисты на снегу — наверняка есть убитые и раненые. Минут десять, а может, и больше, я прижимал гитлеровцев к земле.
Вдруг донесся скрип снега: то бежали Гаврилко и Полищук.
— Командир роты приказал, чтобы мы с Шевченко заняли оборону здесь, а Братченко с пулеметом пусть возвращается на прежнее место, — доложил Полищук командиру взвода,