Я показал Полищуку и Гаврилку скат балочки, где лежали немцы, а сам, схватив пулемет обеими руками, побежал к Алешичеву. Тот, наблюдая через оконный проем за немцами, сказал:
— Смотри, ползут гады… Бей их скорей!
Прицелившись, я начал стрелять, и немцы перестали ползти.
— Ну вот, совсем другой марафет, — потирая озябшие руки, с удовольствием сказал лейтенант. — А сколько у тебя патронов осталось?
— Один диск и в мешке на два.
— Быстро снимай его: я заряжу.
Не спуская глаз с залегшего противника, и снял со спины мешок и отдал Алешичеву. Он быстро развязал его и вывалил все содержимое на стол. Вместе с патронами посыпалась махорка из разорвавшейся бумажной пачки, упали пакля для протирки пулемета, огрызок карандаша и с десяток листков жесткой желтой бумаги, вырезанных мною из мешков, в которых нам доставляли сухари.
— У тебя тут сокровища, как у бродячего философа старых времен! — удивился лейтенант. И, положив снова в вещмешок огрызок карандаша, аккуратно нарезанные листки, спросил: — Зачем тебе эта бумага?
— Я пишу на ней заметки для фронтовой газеты. Другой же никакой нет: старшина ведь не поставил своих подчиненных на бумажное довольствие,
— М-да… Но это же не бумага, а настоящий пергамент! Твои заметки на этой бумаге — как древнерусские летописи, века переживут, — улыбнулся лейтенант.
Потом он, взяв паклю, стал протирать патроны, о зятем — заряжать ими диск.
— Здорово получается, а? Рядовой боец — пулеметчиком, а вторым номером у него лейтенант.
— На войне и не такое бывает… Читали в «Красной звезде», как одна девушка в сложной боевой обстановке взяла на себя командование ротой морской пехоты, повела бойцов в бой и отбила контратаку?
— Читал, читал, — откликнулся Алешичев. — Чего только не бывало за эти полгода войны. А что еще будет — увидим!
Я улавливаю: командир роты волнуется и поэтому все говорит, говорит, стараясь тем самым подавить в себе тревогу. Волнуется он полому, что прошло ужо верных два часа, но лыжного батальона все нет, и у нас кончаются нитроны, и немцы все ближе подбираются к деревне.
Опять Алешичев советует стрелять только короткими очередями, тщательно целиться, хотя я и сам это знаю.
Целюсь-то я тщательно, но вот насчет экономии патронов не очень получается! Ну как ты будешь их экономить, видя через прицел врага? Просто невозможно оторвать палец от спускового крючка, когда перед глазами фашист…
Только сделал я небольшую паузу, как немцы, воспользовавшись ею, снова поползли. Дал три короткие очереди. Кроме того, с правого фланга застрочил пулемет второго взвода. И враг приостановил свое движение.
Но теперь он был совсем недалеко и с этой минуты, стреляя из автоматов, обрушил на нас плотный град свинца. До того противник не стрелял, видимо, потому, что не мог состязаться своим огнем из автоматов с огнем нашего пулемета: не та дальность полета пуль. Хотя они попадали в деревянные стены нашего дома, мешали мне вести прицельный огонь, а командиру роты — наблюдать…
И тут я услышал из уст Алешичева то, о чем и сам все время думал:
— Где же те грозные лыжники? — Лейтенант, чертыхнувшись, подошел к оконному проему, что был на торцевой стене дома. И вдруг, вслед за ругательством, — радостно возбужденный крик:
— Идут! Смотри, идут! Вот теперь будет настоящий марафет!
Оставив на секунду пулемет, я подбежал к Алешичеву и увидел так ожидаемый нами лыжный батальон. Бойцы шли широким размашистым шагом. У одних за спиной виднелись винтовки, у других — автоматы, кое-кто уже взял их наизготовку, повесив на шею…
— Сибиряки! — ликуя, сказал командир роты..
Через несколько минут лыжники были в деревне. К нам в дом зашли Андрюхин и командир лыжного подразделения. Был это, правда, не батальон, а рота, но полностью укомплектованная, насчитывающая сто восемьдесят человек. Больше, чем оставалось в то время в трех ротах нашего батальона.
Алешичев, не прибегая к карте, визуально ознакомил командира лыжной роты — высокорослого, с крупными чертами лица сибиряка — с обстановкой, договорился с ним о тактике боя.
Суть ее заключалась в следующем: наш первый взвод — для усиления второго — перебрасывается на первый фланг; лыжная рота выделяет два отделения для удара по немцам, пытавшимся обойти нас слева; остальные лыжники, пользуясь тем, что правый фланг нанесет удар по врагу, должны стремительно ринуться вперед для фронтальной атаки, стреляя на ходу из всего имеющегося оружия.
Так и сделали. Андрюхин отозвал Полищука и Гаврилка из кирпичного домика, собрал остальных бойцов и мелколесьем, жиденьким кустарником, видневшимся справа, быстро семеня короткими шажками по глубокому снегу, повел свой взвод для усиления второго.