Как только оба взвода, оба наши пулемета начали стрелять, так сразу же пошли вперед лыжники. Двигались они быстрым темпом и открыли такой массированный огонь, что их выстрелы глушили выстрелы двух наших взводов.
Противник на первых порах отстреливался, но, убедившись в том, что сила — на нашей стороне, дрогнул и начал отступать. Делал он это расчетливо, разумно: оставив арьергард для прикрытия убегавших в лес, враг продолжал строчить из автоматов.
Однако полностью осуществить свой замысел фашистам не удалось — наш огонь был сильнее, плотнее. Мы смяли им немцев, оставленных для прикрытия, и уничтожили большинство тех, кто так стремительно бежал назад, в сторону леса, в надежде укрыться в нем.
* * *
Нас, сняв с правого фланга, отвели в деревню. Вернулись туда и лыжники. Взвод наш разместился в том же крайнем домике. Теперь мы увидели и командира роты лыжников, и своего лейтенанта Алешичева за картой: они что-то обсуждали, делали пометки. Возбужденные успешным отражением атаки, бойцы говорили о деталях боя, о том, сколько отправили на тот свет любителей «жизненного пространства»…
— Вот что значат совместный удар! Верно говорится: дружной работой и горы можно свернуть, — сказал Гаврилко.
— Да, помощь лыжников — это хорошо. Но и твоя тактика полностью себя оправдала. Молодец, спасибо… — откликнулся на реплику Гаврилка наш командир роты. И распорядился перевести Шевченко во второй взвод, где во время боя был убит пулеметчик, а второй номер — тяжело ранен.
Я не стал возражать: ведь там действительно некому передать пулемет, а Гаврилко — хороший специалист.
— Не грусти, Братченко, — сказал лейтенант. — Я знаю, что он твой друг, твой односельчанин… Но ведь дело требует! Да и то учти — Шевченко остается ведь в нашей роте.
Вторым номером мне дали Олега Соловьянчука, моего бывшего второго, который был ранен и только что прибыл из госпиталя. Олежка поправился, окреп…
— Что ж, начнем, пожалуй! — сказал он, осматривая пустые диски и набивая их патронами. — Малость отдохнул, теперь — снова за дело. Хотя в госпитале тяжело, очень тяжело! Режут руки, ноги… Люди кричат, стонут… На переднем крае душе легче, чем там.
— Все познается в сравнении, — заметил я. Но возразил ему, что на переднем крае, постоянно находясь на прицеле у врага, — тоже мало сладкого.
С наступлением ночи лыжную роту перебросили в соседнюю деревушку, раскинувшуюся слева от нас, в двух километрах, а наша осталась на месте. Алешичев, находившийся во время боя рядом со мной, видел, что место для пулемета мы выбрали неудачно. По фронту и справа — местность просматривалась, а слева — нам ничего не было видно: сарай мешал.
— Надо перебраться в него и установить пулемет на чердаке. Это даст пулеметчику возможность видеть все кругом, — распорядился командир роты.
На чердак мы забрались ночью. Олег взял с собой две коробки с шестью пулеметными дисками и наполнил патронами добрую половину своего новенького вещмешка.
Весьма нелегкое дело — коротать ночь на холодном чердаке! Мне это, правда, уже знакомо, а Соловьянчуку — нет. Особенно ему тяжело после госпиталя, где он привык к надежной крыше над головой.
Но ночь прошла спокойно: после хорошего сабантуя, который мы устроили немцам, они молчали. Зато как только стало светло, я заметил большую группу фашистов, которая опять показалась из того же леса. Шли они быстро, не стреляли.
Первым открыл огонь я. С высоты сарая фашисты и их траншеи у самого леса были хорошо видны. По ним и повел я прицельный огонь. Олег еле успевал набивать и подавать диски.
Но фашисты засекли мой пулемет и начали стрелять из пушек. Недолет… Перелет… Третий снаряд угодил в основание торцевой стены ветхого деревянного сарая. Вместе с ней рухнули вниз и мы с Соловьянчуком.
Ему в грудь попал большой осколок, и он тут же скончался. Тогда, в первом бою, Олег пробыл на переднем крае один день и был ранен. Теперь вот бой только начался, а его уже убило.
Меня же осколком тяжело ранило в левую руку. Кроме того, падая вместе с пулеметом, я очень сильно ударился этой левой рукой о бревна стены. Даже услышал какой-то хруст в локте и ощутил ужасную боль: такую, что даже на большом морозе у меня на лбу выступил холодный пот. Позже, в Сормове, врач скажет: ранение с внутрисуставным переломом в локтевой части.
Нас подобрали санитары. Олега похоронили, а меня отправили в госпиталь под Горький.
Это случилось 16 февраля 1942 года.
Конными санками возница доставлял раненых на Волховском фронте к железнодорожной станции Малая Вишера. Стояли трескучие морозы, и люди, потеряв много крови, буквально коченели от холода.