***
Сон не шёл. По-хорошему, Коля уже должен был храпеть на весь дом, наконец зная, что за стенкой кто-то есть. Но за стенкой был фриц, враг, и за пару дней это не проходило. Он напоминал себе, что Ягер — неправильный фриц, но сон от этого не возвращался.
Зато появилось много времени на раздумья. В частности, его занимал вопрос, какого хрена он вообще, мало того, что решил остаться здесь, так ещё и настоял жить с ним, как с соседом, под одной крышей. Почему?
Как ни странно было это признавать, но вместе с опасением перед Ягером-фашистом, пришло и спокойствие перед Ягером-солдатом. Он был уверен, что пришло.
Прежде всего, потому что с приходом немца исчезла тишина. И даже если тот молча сидел в своей комнате, звона в ушах больше не ощущалось. Но главное заключалось в другом. Клаус помнил всё, что произошло по ту сторону злополучной реки: их сражения, концлагеря, войну, — он сам был там, как и Коля. Он знал, что это не было сном. И, глядя на его изуродованную половину лица, Ивушкин заново убеждался во всём. Как ужасно неправильно это бы ни звучало, здесь, в чертовой Америке двадцать первого века, Клаус был для него ближе, чем кто-либо, ближе, чем Наташа, с которой он был знаком чуть больше недели и по-прежнему не знал о ней ничего.
Николай чувствовал, что немцу от него ничего не надо, кроме одного своего присутствия, — и это тоже успокаивало его.
Может, тот ощущал что-то похожее?
Не выдержав бесцельной траты времени, Коля рывком сел, оглядел тёмную комнату и вышел в коридор. Дверь в комнату Ягера была приоткрыта, и оттуда лился тусклый свет ночника. Ощущая себя разведчиком на вражеской территории, Ивушкин подошёл ближе и заглянул.
Клаус сидел у изголовья кровати и читал, держа книгу в темно-синем переплете вертикально.
— Не спится? — не отрывая взгляда от строк спросил немец.
Он был в расправленной рубашке, а глаза немного покраснели от плохого света и напряжения. Николай сначала вспомнил, что забыл переводчик в своей комнате, а потом вспыхнул экран лежащего тут же на тумбе устройства Ягера, и механический голос ровно проговорил вопрос на русском.
— Как-то не особо, — согласился Коля, ничуть не смущенный своим разоблачением, — читаешь?
— Изучаю язык, скорее, — поправил тот, поднял и показательно покрутил в пальцах лежавший тут же карандаш.
— И как успехи?
— Тяжело, но не невозможно, — Ягер чуть улыбнулся, заложил закладку и закрыл книгу, — Чего-то хотел?
— Я? А, нет, ничего. Просто… так.
— Как видишь, дисциплину не разлагаю, — хмыкнул тот, намекая на сказанные в порыве воодушевления слова в кабинете Фьюри.
— Не разлагаешь, — негромко согласился Коля, — Спокойной.
Вышел за дверь и вернулся к себе.
И зачем приходил?
***
Клаус всегда спал чутко, частью сознания оставаясь на поверхности дрёмы и реагируя на любые посторонние звуки. Что поделать, привычка. В стенах госпиталя бездействие и сбитое расписание только усилили её, а четырех дней в стенах квартиры было недостаточно, чтобы вернуть ему давно потерянную возможность засыпать глубоко.
А потому раздавшиеся посреди утонувшей в тишине ночи квартире вскрик и бормотания тут же выдернули его из шаткого забытья. Ягер привстал на локти, прислушиваясь. Бормотания, то снова набирающие отчаянных ноток, то успокаивающиеся, повторились.
Николай.
Ягер, подумав, всё же сел на кровати, потом поднялся на ноги и тихо прокрался к чужой комнате. Дверь была открыта, но веяло из темного проёма недобро. Клаус уперся взглядом в линию порога и, тихо выдохнув, всё же переступил её.
Ивушкин, сорвав простынь и сбив её под собой в один большой ком, обнимал себя руками, неразборчиво шептал что-то, иногда поднимая голос до вскрика, перебирал ногами, дергал головой — демонстрировал все признаки кошмара.
Несмотря на то, что завтра у них обоих был запланирован плановый визит в Щ.И.Т. и стоило выспаться, Клаус решительно положил ладонь на чужое плечо и тряхнул. Кошмары — не отдых, а лишняя усталость и разбитость на весь следующий день, он знал это по себе.
Русский очнулся не сразу, и даже раскрыв глаза, так и не пришёл в себя окончательно. При виде Ягера его и без того больные глаза отразили новую гамму эмоций, от ярости до страха и бессилия. Явно пребывая под впечатлением от только что увиденного во сне, Николай не колебался: в мгновение развернулся, пиная Клауса ногами в живот, опрокинул спиной на пол и взвился следом, тут же придавливая врага к земле своим весом.
Без размаха с силой впечатал кулак в чужую скулу.
Боль в костяшках отрезвила его. Коля заморгал, ослабляя захват, взгляд стал растерянным и каким-то непонимающим.
— Почему… ты остановился? — тихо прошептал Ягер снизу.
Ивушкин сглотнул: немец не глядел на него озлобленно или обиженно, напротив, он спокойно и задумчиво продолжал сканировать лицо обидчика, будто бы рассеченная скула ничего не значила.
— Ты ведь ради этого всё затеял? Этого всё время хотел? Бей.
Клаус говорил на английском, иногда примешивая слова из родного языка и путая времена чужого, однако был уверен, что русский поймет его. Тот понял.
— Нет, черт тебя… — от странного чувства омерзения Николай отшатнулся от него, вскочил на ноги и поспешно отошел на пару шагов к стене.
Ягер остался лежать на полу, расслабленно откинув голову:
— Разве не так?
— Нет, — поспешно ответил Ивушкин.
— Ты врешь и мне, и себе, — возразил снизу Клаус, безмятежно складывая руки в замок на животе и поглядывая в темный потолок. — Тебе не нужно этого делать. Сейчас никто не осуждает тебя, Николай. Не думаю, что это вообще кто-то сделает.
— Просто свали из моей комнаты и не шляйся тут по ночам, — сквозь зубы процедил русский; его отчетливо била дрожь, и вид был усталый, понурый, брошенный.
Ягер вздохнул и сел ровнее, облокачиваясь на стену:
— Я знаю, ты не станешь затрагивать тему нашего общего прошлого днём, при свете солнца, ведь ты правильный человек, Николай, и правильно — прощать врагов, сколько бы горя они не принесли. Но оглянись — сейчас не светит солнце. Сейчас темно, и это нужно тебе. Скажи мне.
— Вы начали всё это… — помолчав, всё же решился он, — ради какого-то чертова чувства превосходства, ради того, чтобы доказать миру, что вы лучшие. Угробили миллионы, и, блять, как это вообще можно простить?!
— Верно.
— Мирную жизнь скольких стран вы разрушили?! Сколько калек и сирот оставили? Как, как ты вообще по ночам спать можешь, гнида, зная, что за тобой километровый след из трупов?!
— Продолжай.
— Это из-за тебя мы здесь сейчас, — прошипел Николай яростно, — чёрт знает где и без какой-либо возможности вернуться домой. Подумать только, ещё полгода, и я бы праздновал победу со всеми, вместе с другими восстанавливал бы города, вернулся бы к матери… а вместо этого…
— Да, Николай. Это моя вина.
— Тогда какого чёрта ты заставляешь меня говорить всё это? — устало выговорил Коля, выдыхаясь, — И, чёрт возьми, со всем соглашаешься?
— Знаешь, — чуть приоткрыв голубые глаза, Клаус пронзительно и внимательно поглядел на него, — сколько раз я слышал всё это в госпитале? От тебя, по крайней мере, звучит искренне.
Зажмурив глаза, Ивушкин скатился на корточки и спрятал лицо в ладонях.
— Не понимаю, почему они не убили меня, — задумчиво протянул Ягер, поглядывая в черноту. — Разве так не было бы проще? Почему ты не убил меня, Николай?
— Не смог, — впервые не задумываясь признался русский, — не чувствовал в тебе ответного желания убить меня. Ты, как придурок, гонялся за мной, загонял в угол, а последнего шага не делал.
— То есть, опять виноват я? — растянул губы в ухмылке немец.
— Выходит, так.
— Что за напасть. Николай?
— Чего?
— Я больше не враг тебе.
— Теперь бы только поверить в это.
========== Глава 7 ==========
Ивушкин украдкой проглотил зевок — сейчас было вообще не время для сна. Кто виноват в том, что в последний день отдыха он опять не мог заснуть допоздна, потом плюнул на всё и подбил Ягера до четырех утра смотреть фантастику, что совсем немного младше их с немцем? В половину пятого его всё-таки отрубило, а через три часа набатным звоном в ушах загремел будильник — та самая показательная тактическая битва между ним и Клаусом должна была состояться сегодня.