Вскоре город замер. Наступила зима, люди вокруг гибли от бомбежек, изнуряющего голода, а также от беспощадного холода, сковывавшего ослабленные тела. За Володей и другими детьми из подъезда присматривала соседка. Дети называли её ласково – няня. Когда ей удавалось хоть немного занять детей, они в игре забывались и даже начинали смеяться, но в любой момент этот смех мог прервать вой сирены, и тогда, подхватив Володю на руки, няня бежала в бомбоубежище, а дети постарше семенили рядом, держась за ее подол. Каждый раз от звуков сирены сердце Марии сжималось так, что было невозможно дышать, а в голове стучала только одна мысль: найдет ли она свой дом и сына, когда вернется с работы.
В зимнем оцепенении застыли провода. Ленэнерговцы не успевали восстановить поврежденные линии. Перестал ходить транспорт, в квартирах не было электричества, только хлебозаводы, оборонные предприятия и госпитали получали бесперебойно свет, давая ленинградцам шанс на выживание. Вскоре Володя почти перестал говорить и, как иногда казалось, совсем не узнавал мать. Он ослаб от голода так, что остались одни глаза, которые теперь стали безразличными и почти бесцветными. Мария сходила с ума, не зная, как помочь своему ребенку. Однажды, стоя перед церковью, она вдруг воскликнула: «Господи, ну если хочешь, забери мою жизнь, только сохрани её сыну!!!». В тот же день, придя на работу, Мария узнала, что идет набор людей на курсы обучения сапёрному делу. Мария решила, что это знак свыше! Если её возьмут на фронт, она будет получать паёк, который больше, чем тот, что у неё сейчас… Это шанс еще немного продержаться… О смертельной опасности каждой секунды работы сапёра Мария в тот момент совсем не думала…
Она с легкостью (потому что была электромонтером) окончила курсы и вскоре была направлена на подступы к Пулковским высотам в составе отдельного моторизированного инженерного батальона Ленинградского фронта. Начались суровые армейские будни. Мария никогда не боялась тяжелой работы, но копать блиндажи и часами сидеть в окопах, когда рядом рвутся снаряды и закладывает уши то ли от этих взрывов, то ли от криков раненых бойцов, оказалось испытанием на пределе её возможностей. Сил придавало лишь то, что солдатский паёк, действительно, стал спасительным, и в глазах сына появилось жизненное тепло. Но вскоре случилась беда. В дом, где жила Мария, попала бомба. Няня успела вывести Володю в бомбоубежище, но возвращаться было некуда. Несколько дней Мария прятала Володю на линии фронта в блиндаже, но понимала, что долго так жить невозможно. Отдать же сына в детский дом для неё было смерти подобно, ведь Мария боялась, что не найдет его потом. Но, видимо кто-то свыше, кому так усердно молилась она день и ночь, решил не оставить их в беде. Мария стала случайным свидетелем важного разговора, из которого узнала, что скоро мимо Мги на Москву пройдет эшелон с ранеными солдатами. «Вот оно, спасение – промелькнуло тогда в голове у Марии, – Если удастся посадить на поезд Володю и он сможет добраться до Калинина, то оттуда рукой подать до родины, до деревни Старицы, а там сестра, она поможет!» Мария бросилась в ноги замполиту, чтобы он отпустил её на день в город. Что она говорила, как смогла убедить замполита, она потом так и не вспомнит. Он согласился, правда, наказал, что отпускает до темноты, но если в срок она не вернется, то отдаст под трибунал. Мария не могла вернуться в срок, потому что поезд должен был прибыть только к вечеру, но ради спасения сына, она была готова на всё!
С тех пор, как дом был разрушен, няня сына ютилась в госпитале и помогала присматривать за ранеными. Упросив няню сопровождать Володю в деревню, Мария, воспользовавшись военным билетом, договорилась с машиной в госпитале, и они успешно добрались до станции. Стемнело. Эшелона всё не было. Мысленно Мария прощалась с Володей навсегда и пыталась ему, двухлетнему малышу, рассказать за несколько оставшихся часов или минут, как вырасти хорошим человеком. Володя смотрел широкораскрытыми голубыми глазами на мать и улыбался от того, что сидел у нее на руках. Послышался гудок поезда. Мария знала, что эшелон не остановится, а только замедлит ход на станции… В одном из проемов дверей поезда показались солдатские руки, которые подняли няню в вагон. Мария бежала рядом с вагоном с сыном на руках и, наконец, передала Володю в руки солдат. Эшелон набирал скорость и вскоре скрылся за поворотом, а она стояла, не в силах тронуться с места, ощущая на своей щеке запах сына, которого ей уже не суждено, как она полагала, увидеть.
Лишь много месяцев спустя она узнает, что где-то за Боровичами были взорваны пути и, ожидая, когда солдаты восстановят железнодорожное полотно, эшелон простоял в лесу несколько дней. Была страшная духота, вокруг стонали раненые. Некоторые умирали, и их хоронили прямо там, в лесу, боясь распространения эпидемии. Людей кормили партизаны, они же приносили воду. Мария узнает о том, как Володя с няней выжили и добрались до деревни, где их встретила Пелагея, сестра Марии. Но, к сожалению, няня не выдержала переезда, тяжело заболела и вскоре тихо скончалась. Ей расскажут, что через несколько месяцев рядом с деревней Старицы появился отряд карателей, и Пелагея с Володей успели уйти в деревню Репино. До Репино фашисты так и не дошли. Володя переболел цингой и малярией, но выжил. А так же выяснится, что малограмотная сестра не помнила адрес Марии, и письмо, которое она отправила, было незатейливо подписано: «Ленинградский фронт. Пулковская высота. Для военнослужащей Гордеевой Марии Ивановны». Это письмо Мария увидела только через полгода и только тогда узнала, что сын жив. Но всё это было потом, а сейчас Мария стояла на перроне и на негнущихся ногах возвращалась в часть.