Успенский говорит, что его третий принцип существовал до того, как был известен первый. Совсем другой вопрос, был ли третий принцип неизвестен. Возможно, говорить, что он был неизвестен, неправильно. Поскольку то, что сказал Успенский всей своей книгой, содержится в этой маленькой сутре. Его «Терциам Органум» очень ценная книга. Его заявление, что в мире есть только три такие книги и третья — это его книга, не ошибочно. Он говорит это не из тщеславия. Это факт. Его книга действительно так важна. Если бы он не сказал этого, его молчание было бы ложной скромностью. Это факт, что его книга действительно настолько значительна. Но все, что он говорит в ней, есть в этой маленькой сутре Ишавасья-Упанишады.
Всей своей книгой он попытался доказать, что в этом мире есть два вида арифметики. Один — это тот, который говорит, что дваджды два — четыре. Это простая арифметика, которую мы все знаем, простое вычисление, которое удовлетворяет утверждению, что если мы складываем все части некоей вещи, они никогда не могут быть больше, чем ее целое. Простая арифметика утверждает, что, если мы разобьем некую вещь на кусочки и затем сложим эти куски вместе, их сумма никогда не может превысить целое. Это простой, прямой факт. Если мы разменяем рупию на сто пайс, сумма этих пайс никогда не может быть больше одной рупии. Может ли быть иначе? Это простая арифметика, это сложение частей никогда не будет больше, чем целое. Но Успенский говорит, что есть другая, высшая математика и это — математика жизни. В этой математике вовсе не обязательно, что дважды два должно равняться четырем. Иногда два плюс два может быть пять или три. В жизни, говорит он нам, сумма частей иногда превышает целое. Нам придется понять это немного более ясно, ибо если мы не сможет понять это, мы будем не в состоянии полностью постичь значение этой первой и последней сутры Ишавасьи. Художник пишет картину. Предположим, мы оцениваем стоимость его материалов. Сколько будут стоить краски? Безусловно, не очень много. А холст? Тоже не так уж много. Но ни одно произведение искусства, ни одна прекрасная картина не представляет собой просто смесь красок, нанесенных на холст: это нечто большее.
Поэт сочиняет стихотворение, песню. Все слова, использованные в них — это самые обыкновенные слова, которыми мы пользуемся каждый день. Возможно, вы можете встретить в нем одно или два слова, которыми не так часто пользуются, но все равно, мы знаем их. И все же ни одно стихотворение не является просто набором слов. Человек играет на ситаре. Воздействие, оказываемое на наши сердца, когда мы слышим мелодию ситара, не есть просто звуковое давление. Что-то еще затрагивает нас.
Давайте поймем этот феномен вот таким образом. Некий человек, закрыв глаза, касается с любовью вашей руки. Тот же самый человек касается вашей руки с огромным раздражением. Пока речь идет о физическом, телесном аспекте касания, то между этими двумя прикосновениями нет никакого основополагающего отличия. И все же в ощущении прикосновения любящего человека, несомненно, есть некий отличительный элемент: прикосновение гневающегося человека совершенно иное, чем прикосновение любящего человека. И еще, когда кто-то касается нас с полным безразличием, мы ничего не чувствуем в этом прикосновении. Если бы мы спросили у физика, он бы ответил, что степень давления, осуществляемого на нашу руку прикосновением другого человека, может быть измерена, даже количество тепла, переходящего из одной руки в другую, может быть выяснено. Тем не менее, все это тепло, все это давление никоим образом не могут открыть нам, коснулся ли нас этот человек из любви или из гнева. И все же мы испытываем качественные различия в прикосновениях. Поэтому, несомненно, что прикосновение не является просто общей суммой тепла, давления и электрического заряда, передаваемых в руку, это нечто большее.