У меня вырвалось:
— Но я же точно знаю, что не попал в него!
— И сможете доказать?
— Смогу. Но кто будет слушать мои доказательства?
Он прервал меня:
— Вам известно, где находится филиал Академии наук? Конечно, известно! Трехэтажное здание на площади Первого мая. Приходите завтра в Институт геологии и геофизики. В первой половине дня я буду там в гидрохимической лаборатории. Это на втором этаже. Спросите Трофима Петровича. Нам обязательно нужно поговорить.
Я не успел ответить. Подкатил зеленый пикап с надписью «Экспедиционная». Еще на ходу раскрылась дверца. Трофим Петрович юркнул в нее, повалившись на окованные железом ящики приборов и на руки заполнявших машину мужчин и женщин в куртках и ватниках. Пикап рванул.
— Непременно зайдите! — донеслось уже с середины улицы.
Если бы в ту минуту, когда я потом шел по улице вверх, прямо к подножью ближайшего к городу горного склона, меня спросили: «Куда ты идешь?» — и в ответ услышали бы: «Прощаться» — это было бы правдой. Завтра будет приказ по заповеднику: «Такой-то переводится на работу, не связанную с обходом территории». Но сам я уже принял решение: докажу свою правоту и уеду. И никогда и нигде больше не стану на лыжи, не возьму в руки винтовку. Победителем следующих олимпийских игр я не буду, чемпионом мира тоже. И пусть. Такие мысли в моей голове тогда были. Но шел-то я все же в первую очередь для того, чтобы разыскать утес, в который стрелял, предостерегая медведя. На это натолкнул меня разговор с Трофимом Петровичем, его вопрос: «И сможете доказать?» Вполне! Я точно знаю, что не промахнулся, попал в утес, и, значит, пуля должна была от мгновенной остановки разлететься на тысячи мельчайших капель, ажурным кружком отпечататься на каменной поверхности.
И вот потому-то я снова на седловине. Стою, опять и опять спрашиваю себя: «Почему все же это?»
След от пули был. Он отыскался в том месте, где его и следовало ожидать. На черно-зеленой скальной плите белела круглая впадинка. Я вгляделся. От впадинки во все стороны расходились лучи разбрызганного, расплавившегося металла. Пуля, которую взвешивал на ладони Дмитрий Степанович, не могла быть отсюда. Клянусь!
Я отшатнулся: у подножия утеса лежал олененок. Ему было едва ли больше трех-четырех недель. Нежно золотилась короткая шерстка. Он был мертв и частично исклеван, растерзан каким-то мелким зверьем, и, значит, лежал на этом месте уже несколько дней. Следовательно, пуля тогда все же не разлетелась. Седая впадина, лучи вокруг нее обманывали. Она скользнула по камню. Олененок — самая настоящая моя жертва.
В моем мозгу вдруг ярко-ярко всплыло одно воспоминание. Владимир Михайлович, дядя Володя, как зовут его все ребята, мой первый в жизни тренер, приводит меня в плавательный бассейн. Стоим на шестиметровой вышке. Бассейн только открылся. В нашем городе это еще самая большая новинка. Все вокруг непривычно не только мне, но и дяде Володе: белый кафель, голубая вода, стеклянные стены, сквозь которые виден проносящийся мимо здания снег. Мне девять лет. Я в купальном костюме. Уже выяснилось, что чемпионом по плаванью мне никогда не стать.
— С вышки ты хоть когда-нибудь прыгал? — с тоскливой надеждой спрашивает дядя Володя.
— Нет.
— А не испугался бы?
Я подхожу к краю площадки, наклоняюсь, врезаюсь головой в воду.
— Балда, — испуганно бормочет дядя Володя, обтирая меня полотенцем и ощупывая, чтобы удостовериться, цел ли я. — Разве так можно? Этому учатся... Но парень ты смелый. И послушай — иди в горнолыжники, а?..
Может, и сейчас самое простое — тоже вот так бездумно подойти к отвесному склону и шагнуть за его гребень?
Я вгляделся: по камням, через ягельники, к олененку тянулся след уже почерневшей, засохшей крови. Значит, к утесу он приполз раненым. Но что меняло это открытие, если в олененке все же обнаружится пуля, выпущенная из моей винтовки? Или она так расплющена, смята, что ничего нельзя будет доказать? Но я-то знаю, кто ее выпустил!
Я увидел лебедя. Он был от меня шагах в двадцати. На белой спине у него чернело мазутное пятно. Потому-то сперва я подумал, что это всего лишь ком снега, не успевший растаять за лето, напитанный водой, потемневший.
Волоча крыло, сдирая перья на груди и боках, шеей, клювом цепляясь за камни, кусты голубики, полярной березки, он полз в сторону ущелья. Тоже сорвется с обрыва, разобьется о камни. Будет еще одна жертва. И снова придется оправдываться?