У Игната участилось дыхание, и он время от времени сдерживал его, делая вынужденные паузы.
— Остального иного ничего не помню, стало быть. Сказывали мне назавтра, что будто-ыт кричал я. Одно и то же, говорили, кричал: «Не танцуйте, не надо танцевать!»
Рука, в которой Игнат держал папиросу, заметна дрожала, и нижняя губа его, нервно искривленная к уголку рта, тоже мелко подрагивала, а веки часто и порывисто моргали, сгоняя набегавшую между ними влагу.
— Вот-ыт, брат, какая на мою долю встреча с родней пришлась.
Игнат повернул лицо ко мне, тряхнул тяжелым ворохом волос и грустно улыбнулся:
— Странно. Правда?
И — спохватившись:
— Заговорился я. Прости, право, не до того тебе.
С этими словами он и ушел.
Протянул мне шершавую, не очень крупную руку и, еще раз тряхнув шевелюрой, кинул протезом в сторону, сказав на ходу:
— Бывай здоров, друг!
Он шагал по накатанной машинами широкой колее дороги как-то огрузло и враскачку. И чем дальше уходил, тем явственнее это становилось, будто, отдаляясь, человек на глазах старел.
Будь и ты здоров, дружище!..
3
Игнат уходил вниз, в село, а меня дорога повела на косогор. И я почти бежал по его некруто и лениво вздыбленному боку, вверх, туда, где — я это знал теперь — должна открыться мне опушка леса с приткнувшимся к ней Дальним кладбищем.
Утро еще было в силе, но теней и влаги становилось меньше, синева неба смягчалась, воздух нагревался и редел. Высыхая, на глазах светлела под ногами дорожная пыль.
Я шел все быстрее, подгоняемый заново охватившим меня волнением. Вот уже что-то темное черкнуло меня по глазам и тут же скрылось. Еще шаг, второй — черкнуло сильнее и теперь уже не пропало, а лишь слегка заколыхалось. Вниз-вверх, вниз-вверх. В такт моим шагам. Темная полоска над косогором все шире: лес длинно, спокойно вырастал из притуманенной дали, пока наконец не вынес в поле моего зрения всего себя и, главное, свою низкорослую молодую опушку. Она оказалась так близко от меня, что я сразу разглядел и кинутую квадратом меж сосенок прясельную огорожу кладбища, и неподвижный среди ветвей частокол крестов, и — справа от дороги — невысокую, наскоро слепленную арку с откидными двустворчатыми воротцами, к которым лепилась такая же скороспеха калитка.
А напротив воротец и калитки, через дорогу, стоял рубленый домик. В окне его мелькнуло детское лицо. Когда же я подошел ближе, за стеклом возник еще и силуэт женщины. Ее глаза приблизились к стеклу чуть выше детской головки, и оба лица были удивительно похожи одно на другое. Похожи, скорее всего, любопытством и легкой размытостью черт.
А в следующий миг я вошел на кладбище.
Мне показалось, что калитка, когда я ее открыл, свистяще скрипнула, и я не сразу понял, что это был высвист иволги. Через секунду он повторился.
А уже со следующего мгновения я ничего не слышал и не видел, кроме кладбищенской тишины и узкой могильной аллейки. Впереди меня, справа и слева, виднелись ряды холмиков, тоже успевших порасти травой, но с более высокими столбиками и не такими облезлыми табличками. Аллейка упиралась в самодельный деревянный обелиск (видимо, тот самый «памятничек на всех», о котором говорил Игнат) и, обогнув его с обеих сторон, уходила дальше.
Мне нужно было сделать первый шаг в какую-то сторону. К какому-то ряду. В направлении какой-то могилы. Первый шаг к новой, теперь уже действительно последней надежде. Некрашеные, потемневшие от времени столбики словно замерли в ожидании моего решения. Мне почудилось, что всем им не безразлично, какому из имен я поклонюсь первому. И они нетерпеливо ждали моего первого шага.
И стального цвета деревянный обелиск, увенчанный красной жестяной звездой, чудилось, тоже ждал.
И холмики ждали.
И таблички.
И особенно ждали те… там… в земле: к какой из вечных постелей я подойду вначале?
А если среди них лежит и отец, то, значит, никто не ждет так моего первого шага, как он.
Семь лет ждал он моего прихода…
Осколок или пуля, ударившие его в грудь, отняли у него не только жизнь. Ибо убили не просто солдата, они убили отца и, значит, отняли у этого человека и другую великую радость: увидеть после страшной войны продолжение своей жизни — родных сыновей.