Последняя сотня метров. И тоже чуть в гору.
Село опустилось еще ниже, кладбище теперь было рядом со мной.
Я тронул калитку — она открылась так бесшумно и так легко, будто ждала меня. Но тут же и загадала загадку: от нее веером расходилось в глубь кладбищенской чащи несколько тропок.
Какою пойти?
Я пошел самой нехоженой. Но она привела меня к старинным мраморным крестам и причудливым железным оградкам. Я понял: это старое, совсем старое кладбище, и если здесь могло найтись место для бесприютных могил, то не иначе как где-либо на окраинке.
Я выбрался на ближнюю к ограде тропку и пошел по ней, намереваясь обойти кладбище по кругу. Вот уже кончилась, кажется, первая половина круга, началась вторая… Но я не сделал по этой второй половине и сотни шагов, как, ощутив сильный толчок в груди, остановился.
У самых моих ног, из высокой травы, виднелся столбик. Он тоже был цвета ограды — блеклый, потемневший и потрескавшийся. Но он сохранял еще форму тех невысоких, вида усеченной пирамидки столбиков, какие ставились почти на всех военных кладбищах, и я понял, что передо мной солдатская могила.
Раздвинув траву, я увидел на столбике поржавевшую, с остатками белой краски, жестяную табличку и едва заметные буквы на ней.
Написанные когда-то черным по белому, буквы теперь лишь слегка темнели, полусъеденные временем и ржавчиной. Но они все же еще прочитывались.
Меня переполнил новый прилив надежды — нервный, чем-то пугающий и что-то, уже решающее, сулящий: значит, могилы есть… И надписи есть… И слова на табличках еще различимы… Значит…
На кладбище было тихо, как на кладбище. Но мне показалось, что и сама эта тишина притихла, затаилась, напряглась, когда я, раздвинув траву, склонился к жестяной табличке. Только еще сильнее стало биться сердце. Так сильно, что удары его оглушили меня, поглотив собой все другие звуки.
Даже шелест листьев на деревьях.
И даже тишину.
Я затаил дыхание. И не затаил, а, кажется, совсем отрекся от него.
Я готов был отречься и от непослушной дрожи в руках, и от тишины, что больно и тягостно лежала в ушах, и от света, сочившегося сквозь листья, и от росы, холодную влагу которой ощутил на ладонях, — от всего, всего, только бы не пришло сейчас, в эту минуту, разочарование.
Но оно пришло. На табличке значилось совсем другое имя. И дата смерти была другая: тот, кто покоился под этим столбиком, умер на год с лишним раньше моего отца.
В растерянности я отступил на шаг в сторону, прикидывая, в каком направлении теперь пойти, — и тут увидел в траве второй такой же столбик. К нему тоже была прибита табличка. Сделав еще один шаг, я заметил третью надпись, четвертую… Это заставило меня внимательно осмотреться. И только теперь я разглядел, что передо мной не один, не два, не три столбика, а несколько рядов их.
Правильных, ровных рядов, обозначавшихся, правда, не столько столбиками, сколько холмиками травы.
Я догадался, что мне надо идти по рядам, прочитывая надпись за надписью.
И я пошел, невольно кланяясь каждой могиле, вполголоса произнося запечатленные на табличках имена, как бы оживляя их.
Близкие своей знакомостью и незнакомостью, похожие между собой ладом звучания, каким-то звуковым родством, когда имя и отчество словно бы прорастают из слогов фамилии, слова на жестяных табличках повели меня за собой…
Рыбаков Семен Евтихиевич, 1905 г. рожд…
Чупаков Кирилл Иванович, 1905 г. рожд…
Курченко Степан Асафьевич, 1925 г. рожд…
Брусов Виктор Федорович, 1908 г. рожд…
Смирнов Федор Матвеевич, 1908 г. рожд…
Кончился первый ряд столбиков, я перешел ко второму. Надежда и тревога нарастали, в груди от учащенного биения становилось больно, в каждой начальной букве на табличках мерещилась знакомая, кровная, ожидаемая…
А губы вышептывали иное…
День распрямлял, раскидывал себя, как вешнее дерево — листву. Все радужней — синё и золотисто — высвечивалась там, за кладбищенской сенью, округа.
А рядом со мной стоусто говорила тишина.
Со мной говорила? Или вышептывала то же, что и я, — и столь же, до святости, взволнованно?..
Кваша Андрей Трофимович, 1900 г. рожд…
Иванушкин Иван Сергеевич, 1922 г. рожд…
Жмуров Николай Евдокимович, 1898 г. рожд…
Иванов Егор Степанович, 1909 г. рожд…
Мне чудилось, что я, прочитывая имена захороненных, углубляюсь в живую, но молчаливую людскую толпу. И что те, кого я, шевеля губами, называю, покорно расступаются передо мной, удивленные моим появлением.