— Ну, мне нужно возвращаться, — бросил Зонди от дверей.
— А с этим делом надо бы поскорее. Может, ты успеешь до вечера, а, Муса?
* * *Запах цветов был слишком силен. Крамера начинало от него тошнить, пока на складе похоронной конторы сидел возле миссис Джонсон, дожидаясь, пока та выплачется. Потом он решил зайти к фартингу, заодно и записать его показания.
— Ей там удобно? — спросил Фартинг, когда он подошел к стойке. — Меня так удивило, когда вы сказали, что наш выставочный зал не подходит. Никогда бы не подумал!
— Имя? — невозмутимо спросил Крамер.
— Джонатан Фартинг.
— Адрес?
— Я живу здесь, за магазином.
— Вы забирали ту девушку с Барнато Стрит?
— Да, я организовывал перевозку.
— Один?
— У нас есть одна из самых современных каталок, с поручнями и колесами.
— Понимаю. В связи с этим вы ничего не припоминаете?
— Все шло очень гладко. Там я её погрузил, тут выгрузил.
— Мне кажется, вы не относитесь всерьез к своей профессии?
— Честно говоря, лейтенант, меня эта сторона дела не слишком занимает. Меня скорее интересует…
— Меня это не интересует, Фартинг. Расскажите мне, что вы видели в доме.
— Ну, все обставлено было со вкусом, да? В спальне — очень красивые шторы, я Бог весть сколько ищу такие. Крамер тяжело вздохнул.
— А девушка? Ну, меня удивило, что она лежит так спокойно и аккуратно, и покрывало на постели, и все вокруг нетронуто. Да, ещё я чуть не забыл — я погасил её ночник.
— Он был включен?
— Да, но только он один. Только потом я заметил, что все остальное выключено.
— Но отпечатков пальцев вы не оставили. Как это?
— Можно сказать, разница между старой и новой школами. Я всегда в перчатках.
— Ага. — Крамер закрыл блокнот.
— Пожалуй, все, Фартинг. Но вот что скажите мне: почему вы не занялись мисс Ле Руке сами, а оставили это Абботу?
— Ну, на холоде это не к спеху. Кроме того…
— Да-да?
— Я лично предпочитаю с женщинами не работать.
— А Аббот?
Но в эту минуту вошли три местных почтальона, у которых был выходной, все трое примерно одного роста, собираясь переодеться в форму носильщиков и заработать себе на пиво. Извинились за четвертого, который не смог прийти, — заболел.
Крамеру пришлось оставить Фартинга, в панике кинувшегося искать замену, и вернуться взглянуть, как там миссис Джонсон. Та сидела совершенно прямо, глаза сухие, уже без шляпки.
— Кто-то мою девоньку убил, — встретила она его.
— Да. И теперь вы поможете нам выяснить, кто это был?
— Если смогу.
— Спасибо, миссис Джонсон.
— На самом деле меня зовут Френсис. Джонсон — моя девичья фамилия.
— Но все-таки Гледис?
— Да.
— Отлично, Гледис, так будет лучше. Ваша дочь выдавала себя за белую.
Миссис Френсис едва заметно улыбнулась.
— Можно это назвать и так.
— Ловко у неё получалось, — заметил Крамер. — Нигде в доме — никаких следов её прошлого. И шпион бы не сумел лучше. Единственное, что я нашел— маленькая фотография.
— Где она была?
В медальоне сердечком.
Женщина закусила губу.
— На ней был её отец.
— Послушайте, Гледис, было бы лучше начать с самого начала.
— Это необходимо?.
— Мне это может помочь понять все остальное. На неё это явно произвело впечатление. Крамер уселся в кресло, которое Фартинг притащил из часовни, и начал писать.
— Родились вы в Кейптауне?
Ее невеселый смех весьма удивил его.
— Почему вы, белые, считаете, что все цветные родились в Кейптауне?
— А где тогда?
— В Дурбане.
— И —?
И авторучка Крамера уже почти коснулась бумаги, чтобы записать дату рождения. Но через миг рука его упала вниз.
— И родилась я белой, — сказала миссис Френсис. — Все мы родились белыми. Вся семья. И так белыми мы и жили.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
За эти годы Крамеру случалось записывать самые невероятные показания. От бессвязных нареканий на поведение соседских псов до коротких покаянных признаний родителей, не уследивших за своими детьми при купании. Не раз ему приходилось вносить в свой блокнот еле слышные, произносимые в агонии последние слова умирающих. Это должно было бы приучить его в любых обстоятельствах вести себя прежде всего как профессионалу — но тут он сдался уже после десятка страниц. Дал миссис Френсис выговориться, и только временами кое-что помечал. Мозг его требовал отдыха. Нельзя сказать, что он его получил.
— Через год после того, как мы поженились, переехали в квартиру на Эспланаде, — рассказывала миссис Френсис. — Это называлось "Пальмовый двор" — один из тех небоскребов, где на верандах полно морского песка. Там постоянно носилось много детей, было немножко шумно, но хорошо.