— Мистер Вудсон использовал именно это слово? «Ниггеры»?
— Да.
Я выдержал паузу, стараясь точно сформулировать свой следующий вопрос. Понимал, что Винсент выступит с протестом, как только я дам ему повод. Я не мог попросить Торренса истолковать слова моего клиента. Спрашивать о мотивах признания Вудсона тоже было нельзя. Винсент сразу бы за это уцепился.
— Мистер Торренс, среди людей с черным цветом кожи слово «ниггер» может иметь разные значения, не так ли?
— Вроде того.
— Это значит «да»?
— Да.
— Мой подзащитный афроамериканец?
Торренс рассмеялся.
— Похоже на то.
— Как и вы сами?
Снова смех.
— С тех пор как родился.
Судья стукнул молоточком по столу и повернулся ко мне:
— Мистер Холлер, это необходимо?
— Простите, ваша честь.
— Продолжайте.
— Мистер Торренс, когда мистер Вудсон использовал это слово, вы были шокированы?
Торренс потер подбородок, как бы раздумывая над ответом, и покачал головой.
— Нет.
— Почему вас не шокировало, мистер Торренс?
— Наверное, потому, что я слышу это каждый день.
— От других черных?
— Ага. И от белых тоже.
— Хорошо. Когда черные используют данное слово — как, например, мистер Вудсон, — кого они имеют в виду?
Винсент возразил, заявив, что Торренс не может разъяснять слова другого человека. Компаньони поддержал протест, и я помолчал, размышляя, как иначе получить желаемый ответ.
— Ну хорошо, мистер Торренс. Давайте поговорим о вас. Вы когда-нибудь употребляли это слово?
— Бывало.
— И когда вы его употребляли, о ком шла речь?
Свидетель пожал плечами.
— О других парнях.
— О черных парнях?
— Ну да.
— А вы когда-нибудь называли ниггерами белых?
Торренс покачал головой.
— Нет.
— Прекрасно. Когда Барнетт Вудсон сообщил, что утопил в водохранилище двух ниггеров, что вы подумали об этих людях?
Винсент шевельнулся, словно собираясь заявить протест, но промолчал. Видимо, сообразил, что бесполезно. Я держал Торренса на крючке.
— Я подумал, что они черные и он их убил, — произнес Торренс.
Винсент опять пошевелился и обмяк в кресле, будто пришел к выводу, что приглашать заключенного-стукача в качестве свидетеля не самая лучшая идея.
Я взглянул на судью Компаньони. Тот уже знал, что произойдет дальше.
— Ваша честь, можно подойти к свидетелю?
— Подойдите, — разрешил судья.
Я приблизился к свидетельской трибуне и положил «дело» перед Торренсом. Это была большая потрепанная папка бледно-оранжевого цвета — в тюрьмах такие используют для хранения бумаг, которые заключенные имеют право держать у себя в камере.
— Итак, мистер Торренс, вот документы. Адвокаты передали их мистеру Вудсону в тюрьме. Я еще раз спрашиваю — вы узнаете их?
— В спецблоке было много всяких папок. Не помню, видел ли я именно эту.
— Вы хотите сказать, что никогда не встречали мистера Вудсона с этой папкой?
— Точно не помню.
— Мистер Торренс, вы в течение тридцати двух дней находились с мистером Вудсоном в одном блоке. По вашим словам, он признался вам в двух убийствах. И вы никогда не видели его с данной папкой?
Мои вопросы загнали его в угол. Я терпеливо ждал. Если он продолжит уверять, будто никогда не видел папку Вудсона, то скомпрометирует себя и свои показания в глазах присяжных. А если признается, что все-таки видел документы, я вцеплюсь в него мертвой хваткой.
— Я видел его с этой папкой, но никогда не заглядывал внутрь.
Все. Попался.
— Ну, тогда сделайте это сейчас.
Торренс повиновался и стал листать бумаги. Я вернулся к трибуне и взглянул на Винсента. Тот сидел бледный, с опущенной головой.
— Что вы видите в деле, мистер Торренс?
— Вижу на фотографиях два трупа на земле. Они прошиты скобами… я имею в виду — фото. Дальше — разные отчеты и документы.
— Вы можете прочитать самый первый документ? Хотя бы несколько строчек.
— Нет.
— Вы не умеете читать?
— Не умею. Я не ходил в школу.
— Попробуйте прочитать хотя бы несколько слов из тех, что написаны возле квадратиков с галочками.
Торренс опустил голову и нахмурил брови. Я знал, что в тюрьме проверяли его способность к чтению и пришли к выводу, что она находится на самом низком уровне — хуже, чем у первоклассника.
— Не могу. Не получается.
Я быстро подошел к столику защиты и вытащил из портфеля еще папку и большой фломастер. Вернувшись к трибуне, написал на обложке крупными черными буквами: «Белый». Потом поднял папку, показав ее свидетелю и присяжным.