Настя помолчала, глаза у неё теперь были сухими и ничего не выражающими.
— Я удивительно откровенна с вами, генерал. Может быть, потому, что я сейчас в одиночестве, как в тисках. А может, потому, что в вас секреты и тайны можно складывать, как в сейф…
Она показала на Знак Кобры.
— Господин Диоп посвятил меня в сан Достойной, дочери Священной Кобры. Такие знаки есть у двух десятков высших правителей его рода — рода людей, превыше всего ставящих честь, достоинство и мужество. Любой поданный Бираго Диопа, увидев на мне этот знак, скажет: «Приветствую тебя, Достойная! Приказывай!» И если я ткну пальцем в кого-либо и скажу: «Убей его!», он убьет, не спрашивая, зачем и почему.
— Бог мой! — воскликнул генерал. — Вы это серьезно?
— Конечно. Это — Африка… И Бираго Диоп сделал меня её дочерью… Я вам все сказала, генерал. Только вам, а не вашей «службе». И забудем об этом, потому что здесь, в России, я просто Анастасия Соболева-Демьянова, генеральный директор Издательского дома «Африка», журналистка и женщина с путаной судьбой.
— Зачем вы так о себе?
— Ничего, накатило что-то на меня, но сейчас пройдет. Да и женщине полезно помнить, что она птица не самого высокого полета. Две просьбы, генерал…
— Для вас, Анастасия Игнатьевна…
— Первая. Поручите своим или братским вам службам — видите, я вашу терминологию знаю — подобрать материалы по эссесовским формированиям из крымских татар, калмыков, украинцев и так далее. Ну, вы знаете, о ком я говорю: дивизия СС «Галиция», калмыцкая дивизия и прочие.
— Зачем вам это?
— Я давно не выступала в газете.
— Вы что, всерьез? Да вы представляете, какую бомбу взорвете? Ныне, когда демократы вопят…
— Лжедемократы, — поправила Настя. — Настоящие демократы понимают, что к чему. Как знают и то, что среди массы невинно пострадавших в печальные времена было немало отпетых убийц, садистов, уголовников. Знают, но молчат, боятся прослыть сталинистами. Сейчас ведь это просто: шлеп-шлеп и черная метка на лбу, жизнь сломана.
— Ваш материал, а я чувствую, каким он будет, никто не опубликует, — убежденно сказал Еремин.
— Да, Павел Федорович? — Настя улыбнулась, но улыбка у неё была злой, саркастической. — Моя газета напечатает — Фофанов не дурак и бить горшки со мной не будет. А заартачится — окончательно куплю газету со всеми её потрохами.
— Каким образом?
— У меня пятьдесят один процент акций. Запаслась — не дурочка. Другие на руках у журналистов. Предложу хорошие деньги, и мне их на блюдечке с голубой каемочкой принесут.
Генерал смотрел на Настю со все возрастающим уважением:
— Вы получите материалы, в том числе и такие, которые ни один журналист не видел.
— Надо бороться, Павел Федорович, а не ждать, пока эти гиены разъедят душу и совесть народа, превратят в дерьмо нашу историю.
— Возразить против этого трудно… Но готовьтесь к тому, что после публикации вас будут ждать крупные неприятности.
— Да плевать я на это хотела! — выкрикнула Настя так громко, что её услышал в приемной Артем, заглянул в кабинет и снова исчез. — Что они мне сделают? Подстрелят? Так это и так мне светит. Скомпрометируют? Ха-ха, я свободная женщина в свободной стране, что хочу, то и ворочу! Зацепятся за мое прошлое? Да они ещё в штаники тихо писали от страха, когда я тот тоталитарный режим привселюдно драла на газетных страницах, ставила по стойке — попку оттопырь!
— Ух ты, — изумился генерал. — Вы и такие обороты знаете?
— И другие тоже, — рассмеялась Настя. — Я ведь умная женщина, генерал, и позвала вас сегодня к себе потому, что вижу в вас своего союзника…
— Мне тоже кажется, что мы можем быть полезными друг другу…
— Теперь второе. Я вскоре улетаю в Париж…
— Я знаю.
— Откуда?
— Во французских газетах появилась информация о вашем визите.
«Молодец Кэтрин. Быстро сработала», — подумала Настя.
— Я вас прошу: дайте указание своим людям там, в Париже, чтобы не путались под ногами.
— То есть?
— Не наивничайте, генерал. Вы ведь будете выяснять, не выйдут ли на меня Строев или его соратники. Так вот, я вас прошу: не надо. Почему — объяснять не буду. Но прошу мне поверить — так будет лучше. Для меня. Возможно и для вас…