— Отмороженный?
— Удачное определение, вычитанное в одном объявлении: требуются журналисты, но отмороженных просят не беспокоиться. Оно означает, что по мне уже ударили морозы и впереди стылая зима — время отмирания.
— Зачем вы так о себе?
— Не умею лицемерить. Даже с собой.
Настя всегда с благодарностью вспоминала Руслана Валерьевича. Он совершенно бескорыстно учил её мастерству, натаскивал в ремесле.
В послесловии к одной из бесед Настя предложила читателям назвать имена знаменитых людей, с которыми они хотели бы встретиться на газетной полосе.
Теперь письма носили Насте мешками. Она добросовестно отсеяла из множества десяток фамилий и подготовила серию очерков под общей рубрикой «По вашим заявкам». Читатели стали слать благодарственные письма главному редактору. Многие письма по своей сути были исповедями — незнакомые люди поверяли Насте свои тайны, рассказывали о семейных драмах, кружении надежд, счастливой любви и несчастьи быть нелюбимым. Житейские истории были из того сорта, что нарочно не придумаешь.
Настя по письмам написала серию очерков-«моралите», как их называли в редакции. Они в свою очередь вызвали новый поток корреспонденции. За них ей на редакционной летучке вручили творческую награду — «Золотое перо». Это и в самом деле было золотое перышко в красивой бордовой коробочке.
— Не останавливайся, — предупредил её Руслан Валерьевич. — Пиши каждый день, даже если не о чем писать…
Она теперь в упор не видела редактора отдела — сластолюбца с опухшими веками. И он почитал за благо обходить её стороной.
Приближалось поворотное время в современной истории страны, и тем было навалом. Пресса расшатанной, натужно скрипевшей подобно старой телеге державы резвилась, как могла, мнение отдела пропаганды ЦК КПСС уже мало что значило. Страна резко, бескомпромиссно разделилась на «демократов» и «коммуняк», и никто не сомневался, что в самое ближайшее время они схватятся в решающей битве за власть. В редакции тоже нашлись свои «демократы» и они, сплоченные общей идеей перемен, с каждым днем набирали силу. А в стане «коммуняк» происходили удивительные вещи. Много лет действовала «разнарядка» на вступление в партию: редакции выделялось три-четыре «места» в год. За них шла борьба так много было желающих вступить в партию, и иные из них ожидали своей очереди по два-три года. Часто решало эту проблему руководство редакции: приоритет отдавался «перспективным», то есть тем, кого намеревались выдвинуть на всякие руководящие и полуруководящие должности, послать на работу за рубеж. В заявлениях соискатели звания члена КПСС писали, что они делу Коммунистической партии преданы и её программу и устав разделяют. На заседаниях комиссии из старых большевиков при райкоме их тщательно пытали по параграфам устава и задавали странные вопросы типа: кто секретарь Коммунистической партии Канады.
Все это походило на бездарно поставленный, но незыблемый именно по причинам бездарности и примитивизма спектакль.
Сейчас же желающих вступить в партию не находилось. В партию стали зарывать.
После нескольких успешных выступлений Насти на газетных полосах её пригласил в свой кабинет секретарь парткома редакции.
— Есть мнение, — очень весомо сказал он, — дать вам возможность вступить в партию.
— Я благодарна за то, что обо мне заботятся, но вынуждена отказаться.
— Это почему же? — у секретаря парткома глаза полезли на лоб.
— Не чувствую себя морально и духовно созревшей для такого важного шага, — выпалила Настя.
Секретарь задумчиво её рассматривал:
— Но у вас с моральным обликом все в порядке…
— Спасибо, но… я себя лучше знаю, — издевалась Настя. — Я умею производить благоприятное впечатление, а на душе у меня — ой-ой-ой!
Об этом разговоре стало известно в редакции. Одни посчитали Настю чокнутой, другие — девушкой себе на уме, но все поглядывали на неё с недоумением — партия все ещё была «правящей».
Настю это мало занимало, она печаталась регулярно, коньком её были, как говорится, темы на все времена — честность, преданность, сочувствие в беде и бескорыстие, искренность — то есть то, по чему истосковались заморенные барабанным оптимизмом люди. Каждую неделю два очерка Насти появлялись в газете — это была её «норма».
И редакционные «коммуняки» и «демократы» тащили Настю в свои лагеря. «Я беспартийная» не без гордости напоминала она. Пройдет совсем немного времени и некоторые из тех, кто так рвался в партию, скандально сдадут свои партийные билеты. Их попытаются снять с работы, но за них вступится почти вся редакция, хотя все видели, что людишки — просто дрянь, корабль дал течь и они с него побежали.