Мгновением позже снаружи раздался какой-то шум, грохнул выстрел, а потом к нам, едва не угодив носом в очаг, влетел незадачливый Тайкон. Сломанное ружьё болталось на его шее, а во рту явно стало на пару зубов меньше…
– Это чтоб капканы свои где попало не ставил, – прогудел могучий казак, входя следом. – А ежели ещё хоть раз на меня свою пукалку наставишь, я тя на ейный же ствол посажу, сверху прихлопну, по улице пущу и скажу, что так и было!
Вот почему-то Матвея лесной охотник понял сразу и без перевода. И, судя по тому, с какой скоростью удрал, протиснувшись под шкуры на противоположной стороне жилища, ни спорить, ни отстаивать свои права на рысь больше не собирался.
– Можно было просто отдать ему шкуру. Нам-то она зачем?
– Вопрос принципа, хлопчик. Не люблю, когда на меня бурым лесом наезжают. Попросил бы по-людски, я б отдал. А он её из рук рвёт, да ещё и огрызается, как зараза!
– Может, чайку? Успокаивает…
– Не пью, – отрезал бывший конвоец. – Да и тебе не советую. Будешь потом до утра с духами беседовать. А водка-то есть?
Старик шаман хитро улыбнулся, пошарил где-то между валявшимися на полу шкурами и торжественно вытащил прямоугольный полуштоф зелёного стекла.
– Вождь с пятью охотниками в тайгу ходи. Ругаться не будет.
– Понятное ж дело, – рассудочно согласился папин казак. – Чего ж ругаться, коли хозяин гостю рюмочку предложит, с устатку и для здоровьичка – самое оно! Главное – не надираться, как у вас в Англии. Чего морду недовольную скорчил? Мне про то Аннушка рассказывала. Дескать, по выходным вся палата лордов на бровях!
Я было открыл рот, чтобы оспорить это голословное утверждение, но вовремя вспомнил, чьим словам он больше верит. К тому же, если совсем уж честно, пьют в Британии действительно неслабо. Не так, как в Ирландии, конечно, но уж… могут… чего там…
А знаете, быть может, грубиян Матвей был в чём-то прав насчёт этого таёжного чая. По крайней мере, мне в голову вдруг стали приходить странные мысли.
Вот если бы и вправду какой-нибудь добрый дух заранее, коротенько, попытался рассказать мне сейчас, что нас всех ждёт потом, то я бы первым отказался от этой затеи с походом за тайнами Цепных Псов и дворцовыми интригами.
Просто бросил бы всё и бежал!
Да, показал бы себя трусом, не достойным памяти отца, да, провалил бы его дело, покрыв своё имя несмываемым позором, но зато сколько людских жизней было бы спасено…
А Россия… Господи, да что с ней сделается?!
Стояла веками и будет стоять, невзирая на наши мелкие эгоистические потуги погубить или спасти её. Что такое один человек с позиций вековой истории? Винтик и крошка, пыль под колёсами Времени. Что такое наша жизнь в планетарном масштабе, когда тысячи людей рождаются и умирают ежедневно, не оставив после себя даже следа на песке?
Возможно, мне и следовало бы отступить. Просто тогда я не знал, что имею такую возможность. По крайней мере, она была до тех пор, пока нога моя не ступила на прибрежный песок острова Ольхон. А духи об этой возможности промолчали…
Утром, после лёгкого завтрака, состоящего из того самого чая и вяленых полосок рыбы, старик шаман повёл нас на берег. Мы с Энни зевали, всё-таки сон на медвежьих шкурах немножко превращает и тебя самого в медведя. Я был совсем не прочь залечь в спячку ещё часов на пять-шесть. Но кто ж мне позволит такую роскошь…
Два неулыбчивых рыбака отвязали длинные лодки, и мы отправились в путь. В одну сели, на правах пассажиров, я и шаман, в другую – мисс Челлендер и Матвей. Вот как он всегда умудряется быть бодрым и свежим, если вчера до полуночи квасил с дедом Айгуль?!
Мне взбрело было в голову предложить свою помощь курыканскому рыбаку (всё-таки в Оксфорде у меня был разряд по гребле), но он лишь презрительно хмыкнул в редкие чёрные усы, жестом вернув меня на своё место. Ну и ладно.
Я послушно сел на дно лодки, пропахшей рыбой и солью. Байкал – пресное море, и вода в нём чистейшая. С грязной Темзой не сравнишь, я бы никогда не предположил, что играющую за бортом рыбу действительно можно видеть на глубине пятьдесят или восемьдесят футов под водой!
Это казалось чем-то невероятным, но я видел проплывающих омулей ближе, чем через стекло в Британском музее. Солнце отражалось от озёрной глади звонкими бликами кривых азиатских сабель. Свежий холодный ветер кружил голову, а синее-синее небо с облаками казалось таким близким, что у меня складывалось ощущение какого-то нереального полёта над волнами.
Как говорил незабвенный Джон Китс, чья монография едва не прославила меня в учёных лондонских кругах: