На девятом месяце она стала жутко бояться предстоящих родов.
— Да ладно тебе, не трясись так. Все через это прошли. Вон посмотри, сколько людей по земле ходит — их же всех кто-то когда-то родил. Никто еще, Настя, от этого не умер, — успокаивал ее Игорь.
— Как это — никто не умер? Женщины очень часто умирают во время родов, — обиделась Настя.
— Да брось ты... Когда это было. И вообще — ты молодая, здоровая, никаких отклонений, даже отеков нет — почему это ты должна умереть? От чего?
— От страха, — отвечала Настя и прижималась холодной щекой к щеке мужа.
— А вот от страха точно никто не умирал. Вот увидишь, все будет нормально.
— Ну да, ты же уже сто раз через это прошел. Знаешь, — шутила Настя. На этом разговор обычно закапчивался, чтобы на следующий день повториться снова.
Роды вопреки ее опасениям прошли совершенно благополучно и довольно быстро. Когда у нее начались схватки, она даже не закричала. Ей и в самом деле было не очень больно, но она знала, что первые схватки обычно бывают не очень болезненными, и принялась терпеливо ждать, когда же боль станет настолько сильной, что ей захочется кричать... В результате дотянула — едва не разродилась дома. А кричать ей так и не захотелось.
В четыре часа утра она осторожно тронула за плечо спящего на краю дивана Игоря, зажгла бра над постелью и, глядя на него в неярком свете расширившимися глазами, сказала:
— Кажется, пора...
Дальше все было, как в любой семье — суета и испуг Игоря, звонок в «Скорую», деловитая тетка в белом халате — словом, все, как у всех. К десяти утра их семья уже увеличилась еще на одного человека. Вернее, человечка — такого маленького, но ставшего в ее жизни самым главным. Никитка... Сын... Ее ребенок, ее сынуля! Вот он, лежит в кроватке, плотно спеленатый, с темно-красным личиком, удивительно серьезным, с длинными темными ресницами, совсем как у его отца. Господи, как хорошо, что теперь стали новорожденных оставлять в палате рядом с матерью — раньше, мама говорила, несколько дней только кормить приносили. А Настя не смогла бы, наверное, даже на несколько часов с ним расстаться.
Дальше все было опять-таки, наверное, как у всех — то есть как во сне. Несколько дней в роддоме, выписка, цветы, столпившиеся вокруг Насти мама и родители Игоря, бурные поздравления. Никитку осторожно передают с рук на руки, заглядывают в личико, обсуждают, на кого же он похож, чьи у него бровки, глазки, ротик... Да что тут обсуждать, Настя сама прекрасно видела, что он — вылитый Игорь. Во всяком случае, ей хотелось это видеть.
Дома их уже ждали роскошно накрытый стол, множество цветов, новенькая кроватка («Предки подарили», — шепнул Игорь), куча погремушек и огромный мягкий слон, восседающий в углу дивана.
— Игорек, откуда такие деньги? — улучив момент, тихонько спросила у него Настя.
— Что значит — откуда? У меня сын родился, неужели я денег не заработаю или пожалею, чтобы отметить как следует? Мужик я, в конце концов, или так, погулять вышел?
Настя счастливо рассмеялась, и Игорь, осторожно подхватив ее на руки, закружил по комнате.
— То есть как — деньги кончились? Я же тебе на этой неделе денег дал, куда ж ты их дела?
Настя расстроенно развела руками. Она стояла в дверях ванной, где Игорь заканчивал бриться. Вздохнув, упавшим голосом она произнесла:
— Ну, Игорек, ты сам посчитай... Ты дал триста рублей. На шестьдесят я мяса купила, еще пятьдесят — гречка, макароны, сахар, чаю пачка. Так, что еще? Ну, стиральный порошок у нас кончился, пришлось покупать... Яйца, молоко... Картошки три кило... Ах да — за свет я заплатила.
— Могла бы и подождать со светом, — недовольно огрызнулся Игорь, наклоняясь к крану, чтобы смыть пену с лица.
— Игорек, так у нас ведь и без того за три месяца уже не плачено, я даже не все заплатила. Дождемся — вообще свет отключат. И за квартиру тоже платить пора.
Вопрос о квартплате Игорь предпочел пропустить мимо ушей.
— И что, у тебя все деньги оставшиеся за свет ушли?
— Нет, конечно. Никитке же нужно было кардиомексарин покупать, всего на день оставалось, а он даже со скидкой семьдесят два рубля стоит, ты же знаешь. Вот и все деньги, у меня десятка осталась.
— Ну и у меня десятка осталась, — неприветливо сообщил Игорь, отстраняя Настю, чтобы пройти.
Она бесшумно шмыгнула следом за ним на кухню, где на сковороде поджидала яичница, а чайник на плите уже начинал ворчать и посвистывать.
Настя быстро выложила яичницу на тарелку перед мужем, аккуратно порезала хлеб и, успев ухватить чайник до того, как он начал плеваться кипятком, заварила чай. Присев на табуретку, она сначала внимательно смотрела в окно, за которым не было ничего интересного — прямо напротив их дома развернулась стройка. Вид развороченной стройплощадки с уныло нависшей над ней длинной шеей подъемного крана поверг бы в тоску кого угодно, и Настя отвела взгляд от урбанистического пейзажа. Впрочем, дома смотреть тоже было особенно не на что — обычная маленькая кухонька типовой панельной девятиэтажки, со старыми выцветшими обоями, возле плиты забрызганными капельками жира, и дешевенькой мебелью.
Игорь с недовольным видом ковырял один из желтых глаз, глядящих на него с тарелки. Подняв голову, он мрачно взглянул на Настю, в коротеньком халатике выглядевшую совсем девчонкой. Невольно ему вспомнилось, что этот веселый оранжевый халатик они купили ей через неделю после свадьбы, и он как-то особенно возбуждал Игоря. Теперь же вид жены не пробуждал никакого отклика ни в его душе, ни где-нибудь еще. Лишь изредка, явившись домой в легком подпитии, Игорь обращал на нее внимание больше, чем обычно. Вот только он стал каким-то грубоватым и резким, и Насте даже начало казаться, что в постели он стал вести себя с какой-то тщательно скрываемой жестокостью, которая вот-вот могла прорваться наружу. Нет, он не был с ней жесток на самом деле, однако она ощущала, как, целуя и лаская ее, Игорь старается не дать выплеснуться наружу чему-то недоброму. Да и вообще он стал каким-то нервным, дерганым, всем недовольным, нередко огрызался на Настю и разговаривал с ней теперь почти всегда каким-то раздраженным тоном. Вот и сейчас, отложив вилку, он проворчал:
— Что, не могла с колбасой сделать?
— Так ты же сам вчера вечером бутерброды ел. Кончилась колбаса.
— Ну хоть масла дай, не могу же я одну яичницу жрать. Только не говори, что масла тоже нет.
— Есть, только совсем чуть-чуть — это Никитке в кашу. Игорь, так что с деньгами-то делать? На что я продукты куплю?