Илларион замолчал, не договорив. Я напряглась.
— Черт! А вот это уже больше похоже на правду!
Мужчина просто засветился довольством. И чем больше он молчаливо улыбался, тем сильнее мне хотелось подойти и стереть это хитрое выражение с его физиономии!
— Может, ты, наконец, поделишься мыслями?
— А ты сама не догадалась? — подмигнул Илларион. Точно я в эту минуту странным образом должна была обязательно суметь прочитать его мысли. — Хотя, если я сразу это не учел, то ты — и подавно!
— Ну спасибо, что так высоко оцениваешь мои умственные способности!
— Если пуля Справедливости признала тебя, как владельца, позволив путешествовать по петле времени, то логично предположить, что в твоей крови есть связь с богиней. Либо мизерная часть крови самой Справедливости, что маловероятно, конечно. Либо кровь нимфы — инструмента воли богини.
— И что? — нахмурилась я, совсем не понимая, к чему именно мужчина клонит. Ведь странная связь с богиней Справедливости была мною уже принята и новостью не являлась. — Ты уже об этом как-то упоминал…
— Но я не говорил, что к некоторым нимфам Справедливости перешел редкий дар.
— Они…
— Да, — самодовольно кивнул ученый. — Умели исцелять.
Такой теории мне верилось легче, чем в собственную «нечеловечность».
— Правда, я не знаю, как именно они использовали этот дар и есть ли он в крови, если силы не взяты под контроль носителя.
— Хочешь сказать, что каждый раз, когда у меня открывается носовое кровотечение, я могу кого-то исцелить?
Что это получается? Я могла спасти всех, кто погиб у меня на глазах?
Илларион мотнул головой:
— Не стоит так прямолинейно все воспринимать, мартышка. В норме у тебя вообще не должно быть этих кровотечений. Да и дар исцеления либо есть, либо его нет. И от того, потеряешь ли ты сколько-то миллилитров крови от общего объема или нет — не зависит эффективность исцеления.
Я приуныла. За столько лет исследований впервые появилась надежда, что на самом деле причиной носовых кровотечений является не болезнь. Только надежда быстро угасла, стоило Иллариону договорить. Мы вернулись к изначальной точке. Будь я человеком или нет, с даром исцеления или без, а носовые кровотечения даже в мире существ — значительное отклонение от нормы. Значит, со мной все же что-то не в порядке.
– Теперь я знаю больше, значит, будет легче разобраться в причине всего этого, — по-своему попытался подбодрить меня мужчина, чутко уловив мой изменившийся настрой. — Не волнуйся, если кто-то и сможет докопаться до истины, что там у тебя отклонилось от нормы и как сие вернуть в нужное место, так это я!
На самоуверенную улыбку Иллариона я ответила с изрядной долей сомнений. Вместо спокойствия, которое по всем правилам должна была ощутить, испытывала лишь волнение. Внутренний голос не переставал нашептывать, что если Илларион решится взяться за изучение моей «проблемы» всерьез, то все годы исследований человеческими врачами покажутся мне сущим раем…
***
Похоже, сам Илларион не слишком удивился, когда Петр вскоре очнулся. По моим ощущениям не прошло и часа после того, как инъекция с противоядием была сделана, а рана на теле мужчины стала прямо в считанные минуты затягиваться. Во время спора с ученым, а так же дальнейших обсуждений его теории я продолжала сидеть возле кушетки и даже незаметно для себя вновь взяла дворецкого за руку. Поэтому совсем неудивительно, что как только Петр открыл глаза, его взгляд был направлен именно на меня.
— Ждана?
Видимо, эта девушка, кем бы она ни была, действительно значила для него многое. Раз именно ее имя оказалось первым, что мужчина произнес, придя в сознание.
— Нет, — поспешила с ответом я. — Не Ждана.
Взгляд дворецкого потускнел. Слишком быстро из него исчезли мечтательная дымка, отблески радости — все сменилось… осознанием.
Петру не удалось скрыть разочарования, которое исказило мужественные черты его лица болезненной гримасой.
Подобная уязвимость не продлилась долго. Всего несколько секунд. А после дворецкий вернул себе привычное спокойствие — маску непоколебимости, видеть которую я уже давно привыкла. Правда, сейчас преследовало настойчивое ощущение, будто подглядывала в щелку за чем-то интимным, сокровенным, а потом вдруг получила… по носу.
— Катерина? — я кивнула. — Что ты здесь делаешь?
— Что ты последним помнишь? — перебил меня с ответом Илларион.
Петр ответил не сразу. Я уже успела почувствовать смутную тревогу, испугавшись, что действие яда нанесло гораздо серьезные повреждения, чем мы могли предполагать. Но стоило мужчине заговорить, как волнение меня отпустило. С его памятью все было в порядке.
— Предательство кентавров, — ответил дворецкий. — Бой. Нападение на главу…
Мужчина замолк, переведя встревоженный взгляд на меня:
— С тобой все в порядке? Не пострадала?
Я сжала его руку в знак успокоения и отрицательно мотнула головой.
— Все хорошо.
— Как ты себя чувствуешь? — Илларион не тратил времени зря, заново принявшись проверять основные показатели здоровья пациента.
— Будто на спор выхлебал три бочонка бормотухи, а похмелиться нечем, — пробормотал дворецкий, морщась. — Все в тумане.
— Скоро должно полегчать. Могу даже рассольчику принести по доброте душевной.
Петр скривился:
— Лучше расскажи, что произошло. Хочу заполнить пробелы.
Ученый кратко пересказал произошедшее, сознательно упустив инцидент с носовым кровотечением и мою предполагаемую роль в выздоровлении дворецкого. Лишь упомянул в своей привычной саркастической манере, что я, не щадя нервную систему «светила медицины», самоутвердилась на роль сиделки Петра и здорово облегчила сатиру задачу по уходу за больным.
— Спасибо, — тут же поблагодарил меня дворецкий.
Я лишь смущенно улыбнулась и пожала плечами. Ведь прекрасно понимала, что мою роль в этом всем ученый значительно преувеличил. Ничего особенного не совершила, еще и напилась вечером, вместо того, чтобы действительно помочь мужчине в ночном уходе за пациентом. Судя по довольно темным синякам под глазами Иллариона, эта ночка действительно оказалась… тем еще испытанием. Так стыдно за собственную непутевость, как сейчас, мне уже давно не было.
Немногим ранее мы успели договориться и сойтись на мысли, что пока Илларион не докопается до истины, кто я на самом деле и что происходит с организмом, никого в это посвящать не будем. Так и мне, и ему оказалось спокойнее. Тем более что мужчина до сих пор не избавился от подозрений, что предатель ордена является одним из приближенных к главе. Еще и поэтому сатир настаивал, что осторожность — лишней не будет. Я же сопротивляться не собиралась. Особо откровенничать с кем-то на тему собственного возможного… «уродства» не хотелось.
Состоянием здоровья Петра Илларион остался доволен, но как только тот стал порываться встать и побыстрее покинуть медотсек — категорически воспротивился.
Протестов от дворецкого в ответ он не услышал, хотя я заметила, что мужчина не чувствовал себя комфортно продолжая голышом валяться на кушетке, прикрытый лишь тонкой простынкой. Для такой ситуации Петр вообще отлично держал невозмутимое лицо. Будь на мне лишь простыня — заалела бы я, как маков цвет.
А вот желудок дворецкого молчать не собирался. Он залился такой громкой голодной руладой, что не услышать этот «призыв» мог только глухой.
Взяв кровь на повторный анализ, Илларион облагодетельствовал Петра разрешением сесть на кушетке, что мужчина поспешил сделать, поплотнее завернувшись ниже пояса в простыню. Сам же сатир направился на кухню за поздним завтраком для обоих. На меня же возложил ответственную миссию, присмотреть за пациентом до своего скорого, как обещалось, возвращения.
Я оказалась не прочь составить компанию дворецкому. О том, что в отсутствии ученого Петру может стать хуже — старалась не думать. Ведь, если такое случится, то я буду совершенно беспомощна и бесполезна в оказании помощи.