- Скажи спасибо, что тебя не сунули в секретную летающую тюрьму.
- Какая еще летающая тюрьма, он что, международный террорист?
- Эй, а что это такое? Это там, где ЦРУшники опыты над зэками ставят, что ли?
- Не-а, насчет опытов не знаю. Слыхал только про тюрьмы в самолетах. ЦРУ с террористами носится, как курица с яйцом, таскает их туда-сюда, дык ведь на территории восьми государств есть специальные секретные зоны, слыхали?
- Ну, об этом уже давно в инете шумят.
- Нас туда не запихнут, хе-хе, кому мы нужны-то…
- Не зарекайся, ничо не известно, в нашей стране все может случиться. Вот продадут нас ЦРУшникам заместо террористов, а чо?
Андрей на миг пришел в себя. Сизо напоминало тесный каменный мешок. Дощатые нары 2метра на 3 метра и на 50 см. Окошечко с тремя решетками 50 см на 50 см. И какой-то тощий тип, который терся рядом и все выспрашивал, за что посадили, как все случилось, и задушевно заглядывал в глаза. Но было в нем что-то неискреннее, нехорошее, в этом хмыре. Да его так и называли – Хмырь.
- Ты впервые здесь? – Спросил Хмырь с улыбкой. И, не дождавшись ответа, продолжал: - Ты хоть знаешь, что такое Сизо? Сизо – это следственный изолятор. Эти здания старые, построенные в основном в прошлом или позапрошлом веке, вот такие дома-динозавры. Могут и обрушиться, и тогда всех сплюснет как блины. Вижу, не вникаешь. Есть и тюрьмы старые, неизвестно, куда тебя сунут. Народу там битком, как сельдей в бочке, Спят стоя, грязища, вонища, эпидемии всякие. Вши и язвы, кожные болезни, туберкулез, сифилис, спид у каждого второго-третьего. Понял теперь, что это и как это?
Андрей молча кивнул.
- Иногда лучше сознаться, чтобы срок скостили. Явка с повинной всегда хорошо, менты не любят морочиться с нераскрытыми «делами», зачем им «висяк»? Сам пойми.
Андрей опять кивнул.
- Во, читай, я тут нашел обрывок газетенки, - Хмырь сунул ему под нос газетную страничку, и сам принялся читать вслух: - «Как сообщает РИА Новости, заключенных содержали в камере, окна которой были загорожены металлическими щитами, а температура летом достигала 50 градусов. На 70 человек приходился один туалет… Заключенные испытывали нечеловеческие страдания…", и так далее. Ну и как тебе это?
Андрей молча пожал плечами.
- Я тебе еще про изнасилование не прочел. Знаешь, что это, когда мужика вся камера «опускает», 70 человек тебя в задницу трахнет, что от тебя останется?
- Да, парень, верно он те грит, - послышалось с нар. – Во, я тут анекдот вспомнил: « В СИЗО два зэка в камере сидят. Одни грит:
- Завтра к нам третьего подсадят. Давай его опустим?
- А как?
- Очень просто. Я буду его муж и буду иметь его по ночам. А ты будешь любовником, и будешь иметь его днем, когда меня на допросы потянут.
- Ну, давай.
На следующий день кинули в камеру третьего - громилу два на полтора.
Старожилы притухли, а тот и грит им:
- Значит так, будем играть в дочки-матери. Я буду ваш строгий папочка, а вы мои непослушные дочурки. А воспитывать я вас своими методами… »
- Ха-ха-ха-ха!
- Ха-ха!
Заржали со всех сторон.
Андрею жутковато стало от всего этого, и уж совсем не смешно.
- А ты чо не ржешь? – спросили его. – Чо, совсем притух? Кстати, ща оформим тебе лежанку. Твоя будет, блин, сверху, в третьем ряду, вон та, - кивнул в угол чернявый узколицый зэк с ушами как у нетопыря. – Можешь лезть. Чо торчишь как мозоль на пятке.
Андрей молча вскарабкался на верхнюю полку. Его бил озноб. Он накрылся ветхим тонким одеялом. Подушка была плоская, жесткая, и воняла. Впрочем, воняло все вокруг, воздух в камере был плотный, влажный, густо насыщенный испарениями мочи и пота.
Принесли похлебку в жестяных мисках и чай в кружках. Есть ему не хотелось, подташнивало. Он не спускался с нар, лежал трупом. Его порцию съели другие.
Ночь казалась бесконечной и мутной. Слышалась какая-то возня. Что-то происходило в камере, шла своя, непонятная ему, жизнь. Андрею было безразлично. На нижних нарах слева тихонько завыли:
- Я спросил у ясеня-а,
Где моя любимая-а…
Сверху проворчали:
- Не ответил ясень, ибо не было ещё в нашем роду придурков, болтающих с деревьями.
- Эй, заткнитесь, уроды, ща порву всех! – прикрикнули справа.
Сутки сливались в единое месиво. В одну из ночей Андрей почувствовал, что кто-то лезет к нему на нары. Горячий шепот в лицо, несвежее дыхание, и потные ладони скользнули за пояс его джинсов. Тантрист отшатнулся, ударившись спиной о стену, и отпихнул чужое тело.
- Тихо, не дергайся, - шепнул гость, наваливаясь на него. – Будь проще, не противься, тебе же лучше будет. А Хмыря не слухай, он «наседка», ментовская подстава. Держись меня, я те помогу. Да не рыпайся ты, не боись, не трахну я тебя, если не хошь, просто поглажу. Ничо я те не сделаю, не боись ты меня.
- Отвали, блин! – рыкнул Андрей и с силой толкнул чужака.
Тот чуть не слетел с койки, но удержался, и снова полез на тантриста, продолжая сипло шептать:
- Ну не шуми ты, дуралей. Грю же те, могу помочь, вытянуть тебя отседа. А то как по статье загремишь, так тя в камере семьдесят горилл на хор будут ставить, чо от тя останется тогда, а? Смекай, включи соображалку-то. А я тя не трону, пра-а. Да не дергайся ты, уймись уже.
Андрей, ослабший от стресса, голодовки, от всей этой жути и духоты, никак не мог вырваться от назойливого гостя. Вскоре он почувствовал, что теряет сознание.
- Вот так-то лучше, - горячо шептал тот, лаская его. - Все нормально, парень, я тя выручу. Познакомимся, что ли, меня кличут Шифер. Я всегда сверху ситуации, потому и шифер. А про тя тут все уже известно, и кликуху тебе дали Тантрист.
Но Андрей этих слов уже не воспринимал.
Очнулся он оттого, что его скинули с нар.
- Эй, ты, Тантрист, тебя правила что, не касаются, да? Ты у нас белая кость, что ли? Давай на прогулку, на выход, шевелись.
Он с трудом поднялся и поплелся вслед за зэками. Длинный коридор с затертым линолеумным полом, решетки, узкий двор, обнесенный высокими стенами. Он с трудом передвигал ноги. Дневной свет казался резким и холодным. Потом - снова коридор и камера. Ему казалось, что попал в Ад, и это будет длиться вечно.
Вечером, после ужина, в камеру втолкнули новенького. Это был высокий плотный мужчина с лицом, напоминающим блеклую массу пластилина, из которого дети неудачно пытались слепить морду динозаврика. Уши торчали, как большие пельмени, в левом была булавка вместо серьги. Он был в наручниках. В камере его сразу узнали и притихли. Шифер шепнул на ухо тантристу:
- Ну, теперь что-то будет. Кому-то, ой, хана придет. Не зря его к нам сунули.
- А кто это? – спросил Андрей.
- Это Змей. Он буйный. Потому в наручниках. Его менты подсаживают, когда кого убрать надо. Дают наводку, и – вперед. Он псих. Сегодня у нас будет трупак.
- Как это, сама милиция такое творит? – удивился Андрей.
- Ну да. Ты чего такой наивный? Кто-то на воле заказал кого-то, может, вину свалить надо, либо свидетеля убрать, либо счеты свести. Заплатили ментам, и концы в воду. Нет человека – нет проблемы, как говорится. Это ж обычное дело.
Змей подошел к нарам, присмотрелся, и выбрал нижнюю постель в центре. Он скинул на пол чужие тряпки, и расположился.
- Это моя шконка, - заявил он.
Никто не возражал. Хозяин тряпок осторожно подошел, собрал свои вещи, и молча переместился на верхние нары. Там он обустроился, и уже не слезал.
Все тихо расползлись по своим углам. Андрей забрался на свою лежанку, натянул на голову тонкое грязное одеяло, и уткнулся лицом в стенку. Его опять трясло, холодный липкий пот выступил по всему телу, веки опухли и стали тяжелыми, в висках стучало.
- Харчи тут вкусные? – нарушил тишину Змей.
Ему ответили не сразу.
- Не-ет, бурду приносят, и мало, голодаем. Харчей, можно сказать, нет, - ответил кто-то мрачным тоном.