В день приезда Сергея и Эндэнэ было найдено тело Вероники Мэйсон, высокой молодой и довольно миловидной шатенки. По местному телевидению показывали ее фото и рассказывали о том, что ее сестру Леониду постигла та же участь месяцем раньше, показывали фотографии, где обе женщины вдвоем, улыбаются… И Сергей вспомнил… Он вспомнил все.
У них был оглушительный роман на Кипре. Он, Сергей Азовцев, готов был жениться на Леониде Мэйсон. Но она сказала – «Не сейчас». Потом у них появился план. И был голубой бриллиант, его они намеревались продать дороже, и был покупатель. Но они не спешили. Цена росла. Бриллиант Энад лежал в ячейке банка. Леонида обещала не забирать его без ведома Сергея.
Он чуть не взвыл, узнав о ее гибели. Первым позывом было тут же позвонить в полицию и все рассказать. Но Эндэнэ тормознул друга.
– Спятил, что ли? «Загребут» и «повесят» на нас труп.
– Нас же не было.
– Это не алиби. Мы русские. Скажут, банда, припишут нам Солнышкина и его Валентину как исполнителей заказа. Знаешь, с каким страхом относятся к русским, мы во сто раз хуже Коза-Ностры в их глазах. Лучше поднапряги-ка память еще раз, может, вспомнишь еще что?
– Нет, ничего, кроме того, что я, Сергей Азовцев, охренительно любил Леониду Мэйсон, и что каким-то боком знаком с Солнышкиным, будь он неладен. Надо бы вытащить его из этой ситуёвины как-то.
– Он сам выскользнет вместе со своей телкой.
– Откуда ты знаешь?
– Прошаманил ситуёвину, – широко улыбнулся Эндэнэ, обнажив свои крупные желтоватые зубы.
– Ну тогда прошамань насчет Энада, – предложил Сергей.
– Да знаю я все. Но будущее можно изменить. Надо перехватить Энад на полпути к финалу.
– Что? – не понял Азовцев. – По пути к чему, ты сказал?
– К будущему. Пока бриллиант не попал в Москву, в руки Ольги, и она не фиганула его в мощи Магдалины.
– То есть как это?
– А просто. Верующие жертвуют любимым святым свои драгоценности. В храмах, где есть мощи в таких небольших гробницах под стеклом, ежели ты был и видел, там лежал золотые кольца, цепочки, перстни, и т.д.
– И не грабят это?
– Случается. Но редко. Грабители святынь всегда очень плохо кончают.
– Что, действительно?
– Я тебе говорю.
Сергей крепко потер виски, и пробормотал:
– Чертов этот Солнышкин с его чертовой Валентиной.
Эндэнэ усмехнулся.
– При чем здесь Солнышкин, при чем тут Валентина.
В это время Валентина, или просто Валюха, сидела в своем номере в глубокой депрессии. И перебирала в памяти всю свою жизнь. Где-то она допустила ошибку, за которую теперь страдает. Где? Может, когда перебралась из деревни в Москву и узнала Солнышкина? Сначала не обращала никакого внимания, неинтересен был, безработный алкаш, хоть и москвич. Московская прописка – это дело, но коммуналка ее не очень-то прельщала. Искала лучший вариант, тусовалась где попало, а попало – к художникам и странным людям. Самым странным оказался Леня Солнышкин, такой финт сделал! Из безалаберного придурка с бредовыми фантазиями превратился вдруг в иностранца, бразильского подданного, причем с деньгами. И Валентина согласилась… Может, не надо было? Ничего не надо? Остаться в своей Лосевке, в своем родном селе с рублеными избами, крашеными в желтые, синие и зеленые цвета, с шиферными крышами. Тут Валя увидела себя и свою прошлую сельскую жизнь как бы со стороны. Вспомнила тот год, когда умер с перепою муж Витька. Самогоном отравился.
Валя Лосева жила в том доме, который однажды был синим, но в то лето у нее корова сгорела – в лесу пожар был. После этого несчастья она перекрасила его в желтый. Сама она была невысокая, жилистая, с выгоревшими русыми волосами, вечно пыльными и забранными в хвост, с небольшими узко поставленными серыми глазами и довольно крупным ртом. Зато носик у нее был аккуратный, точеный, и это придавало ее лицу что-то неуловимо миловидное.
Сейчас она почему-то подумала о том дне, когда продала дачникам десяток яиц, и зашла в продмаг. Хлеб не завозили, сразу же поняла она, принюхавшись и метнув привычный взгляд на скучное лицо Вали Карасевой за прилавком.