Конечно, супчик вышел жидковатым, считай, пустая вода с травками, но хоть что-то. После того, чем они питались в последнее время, это казалось Ивану царским угощением. Особенно мясо! Съел бы, наверное, пол-лося сразу, если бы была такая возможность. Но надо делить на всех – справедливость прежде всего.
Бойцы, нетерпеливо толкаясь и переругиваясь, по очереди подходили к баку, подставляли котелки и получали свою порцию. Многие просили: «Братец, ты мне погуще, со дна зачерпни, совсем отощал!»
Ротный кашевар Степан Ильичев по привычке бубнил в ответ: «Как получится, одинаково для всех!» Бойцы тяжело вздыхали, крепко сжимали в руках котелки и садились под деревьями – завтракать. А заодно и обедать – понятно, что сегодня еды больше не дадут. Хорошего, как говорится, понемножку, надо мясо и на другие дни оставить. Красноармейцы дружно стучали ложками, вычерпывая жидкий бульон, жевали лосятину, а затем вылизывали то, что оставалось на стенках и дне.
Отослали по порции бойцам, дежурившим во взводе (нельзя же всем сразу покидать позиции!), а также своему начальству – ротному Семенову и младшему политруку Санину. Положено, свои же люди, не чужие, вместе в окопах мокнем, вместе с фрицами воюем…
В баке осталось еще немного супчика, решили отдать самым отощавшим – как добавку. Все по-честному, по-справедливому, как и должно быть в Красной армии. На войне человек обязан оставаться человеком, иначе что же выйдет? Мы же не звери какие-нибудь, не гитлеровцы!
После еды Иван прилег отдохнуть под старой, ветвистой яблоней. Страшно хотелось курить, но табака уже не было. Курево считалось еще большей редкостью на передовой, чем еда, – папиросы давно не привозили. Хорошо, если удавалось найти сигареты у убитых фрицев – мятые, сырые, раздавленные. Они, правда, были дрянные, слабые, но хоть что-то… За особое счастье считалось, если обнаруживали кисет с домашним самосадом – немцам тоже присылали табак из дома. Германская махорочка была немного похожа на нашу, хотя и не столь забористая. Однако такая удача случалась редко…
Иван вздохнул, посмотрел на светлеющее небо и решил немного вздремнуть – взводом пока командовал сержант Аникеев. Отличный командир, можно доверять. Мешков надвинул на глаза шапку-ушанку и задремал…
Взрыв ударил совсем рядом, взметнул вверх черно-красный фонтан огня и земли. Ивана оглушило, отбросило в сторону…
К счастью, снаряд упал позади яблони, и старый, толстый ствол принял на себя весь удар. И осколки. А то бы… Но Ивану тоже досталось – оглушило основательно.
Хорошо, что сработала давно выработанная привычка – падать в ближайшую воронку. Иван, еще толком не проснувшись, тут же скатился в соседнюю яму и затаился, прикрыв голову руками.
Немцы лупили из крупного калибра – по саду, по остаткам изб… Горело все, что еще могло гореть: яблони, кустарники, сараи… Один снаряд угодил в бак, разорвав на части. Жалко-то как, пригодился бы еще! Взрывом убило повара Ильичева и стоявшего рядом рядового Софина, а еще несколько человек зацепило. Повсюду слышались стоны раненых, просьбы о помощи…
«Вот гады, – подумал Иван, – как же они узнали, где мы кашеварим?» Ответ он получил, как только взглянул на небо: над хутором медленно проплывала «рама». Дождь давно перестал, небо прояснилось, и немецкий разведчик отправился на охоту. И сразу же засек скопление людей у разрушенного хутора. И, разумеется, тут же и дал команду артиллеристам, чтобы открыли стрельбу.
Немцы били из тяжелых орудий – наверное, решили, что к русским подошло подкрепление и готовится очередная атака. Вот и нанесли упреждающий удар. Накрыли спящих, отдыхающих красноармейцев… К счастью, бойцы не сидели кучно, разбрелись по всему саду, легли под яблонями. Иначе бы… А так отделались относительно малой кровью – всего-то шесть убитых и раненых.
«Фокке-Вульф», сделав еще круг, убедился, что артиллерийский удар достиг цели, и убрался восвояси. «Ну и сволочь, – подумал Иван, – не дал спокойно поспать. И ничем его, гада, не достанешь, летает высоко, можно бы только из зениток. Но нет их…»
Иван еще раз выругался и пошел собирать бойцов – пора возвращаться на передовую. Отдохнули немного, и хватит, пора на войну. Хотя, собственно, война была здесь повсюду – даже в деревенском саду. Мешков то и дело натыкался на поломанные, расщепленные деревья, остатки каких-то сараев, разбитую домашнюю утварь… «Эх, сколько добра пропало, – думал он, – видно, до войны здесь хорошо жили, зажиточно! Дома-то все крепкие, из толстых бревен, на высоких подклетях. Значит, было что и хранить…»