Гитлеровцы не смогли оказать достойного сопротивления – уступили в отваге и ярости. Да и желания драться особого у них уже не было. И пусть немецкие солдаты были крепче и здоровее наших (все-таки кормили их намного лучше), но решающее значение имели в данном случае не физическая сила, а напор и ненависть.
А этого красноармейцам было не занимать – хватит, натерпелись уже от поганых фашистов! Пора мстить! За всё: за свои раны, за гибель товарищей, за сожженные города и села, за родных и близких, оставшихся где-то в оккупации, под пятой у фашистов…
Очень помогала вера в свою правоту – за свою землю деремся, свою Родину защищаем! Значит, и сила на нашей стороне! В общем, немцам пришлось несладко… С перекошенными от злости лицами гвардейцы капитана Шепухина догоняли отступающих фашистов, поднимали на штыки, дробили прикладами головы… И буквально через груды тел прорывались на улицы. Парни лейтенанта Первушина от них не отставали…
Правда, самому ему не довелось увидеть победный штурм. Одна из мин взорвалась прямо у лейтенанта под ногами. Первушин резко остановился и с недоумением посмотрел на свой живот – тот был вспорот крупным осколком. Из рваной, кровавой раны на землю стали вываливаться скользкие, сизые кишки… Лейтенант сначала попытался засунуть их обратно, схватился обеими руками за живот, но потом громко застонал и повалился на черную пашню. Задергался, судорожно засучил ногами, забился, и через несколько минут затих. Не смог перехитрить судьбу, не дожил до победы… А жаль!
Красноармейцы, несмотря на потерю своего командира, продолжили атаку. Тут и там разгорались рукопашные схватки – за каждый дом, амбар, сарай. Экипаж броневика, как мог, помогал: гасил огневые точки, уничтожал гитлеровские пулеметы, подавлял сопротивление…
А навстречу им уже рвалась 59-я стрелковая бригада. Полковник Глазунов, собрав вокруг себя остатки первого батальона, лично повел бойцов в атаку. Два удара, с севера и юга, достигли цели – немцы бросились бежать…
Они не ожидали столь жесткого и яростного напора, тем более с бронетехникой. Им же говорили, что у русских нет ни танков, ни бронемашин, а тут на тебе! Целый броневик, да еще с пулеметом и какой-то пушкой! И стреляет, и колесами давит, и снарядами засыпает. И поразить его ничем нельзя – пули от брони отскакивают. Против такого драться бесполезно!
В результате красноармейцы не только очистили все село от фашистов, но и захватили немалые трофеи – четыре немецких миномета с солидным запасом мин, несколько пулеметов, в том числе три станковых, много винтовок, ящики с патронами и гранатами… Все это немедленно пустили в дело – пусть теперь служат нам! Как говорится, бей врага его же оружием!
Глава пятнадцатая
После боя бронеэкипаж расположился на отдых в одной из уцелевших изб. Загнали машину во двор, чтобы не светилась, замаскировали старым брезентом и ветками, сами же расположились в доме.
В нем, судя по всему, раньше находился немецкий склад: вдоль стен стояли ящики с гранатами и коробки с патронами, в углу – аккуратные стопочки противопехотных мин. Правильно, за толстыми кирпичными стенами они могут лежать спокойно, вполне безопасно. На дощатом столе осталась еда – открытые консервные банки, нарезанная кружочками колбаса, куски хлеба. Не дали немцам спокойно пообедать, выкинули из села…
Иван Мешков покосился на еду (с утра хлебной крошки во рту не было), но сдержался – надо сначала закончить дело, а потом уже думать о желудке. Потерпим пока что… Надо осмотреться, вдруг еще что-нибудь интересное и полезное найдем?
И точно, нашли – еще запасы провизии. И немалые! Иван с радостным удивлением доставал из кладовки ящики консервированной ветчины, круги домашней колбасы, бруски шпика, плитки шоколада, пачки галет… Славная прибавка к скудному армейскому рациону! На целый батальон хватит, а то и больше…
В самом низу, под ящиками, Мешков обнаружил несколько странных картонных коробок. Открыл, а внутри – какие-то черные, увесистые «кирпичи», плотно завернутые в прозрачную пленку. По шесть штук в каждой. Что это такое? Может, взрывчатка? Но почему тогда лежит вместе с продуктами?
– Это немецкий консервированный хлеб, – пояснил подошедший Леонид Лепс, – видишь, как его упаковали? Плотно обернули в целлофан – и в специальную коробку. Так он может храниться долго, лет десять и даже более…
– А есть-то его потом можно? – с сомнением спросил Мешков. – В смысле – пригоден? Я понимаю – наши ржаные сухари, им ничего не сделается, хоть сто лет храни. Размочил потом в чае и грызи в свое удовольствие. А тут – какие-то буханки…