Валера Костырев вновь наполнил рюмки из пузатой коньячной бутылки, посмотрел в глаза своей собеседнице и торжественно произнес:
– Ну, за встречу!
Затем быстро опрокинул рюмку в рот и принялся закусывать сервелатом, нарезанным аккуратными, ровными ломтиками, лежавшими на полиэтиленовой упаковке. Женщина едва пригубила коньяк. Она смотрела на Костырева и улыбалась. Тот поймал ее взгляд, улыбнулся в ответ и довольно произнес, чувствуя, как спиртное распространяется по организму, приятно горячит тело:
– Эх, Маришка! Сколько же мы с тобой не виделись, а?
– Два года, Валера. Два года и один месяц, – с легкой грустинкой в голосе ответила Марина.
– Да… – с каким-то не то удивлением, не то сожалением констатировал Костырев, покачав головой, и снова потянулся к бутылке.
– А помнишь, – с ностальгическими нотками продолжала Марина, – как мы с тобой ездили в Серебряный Бор купаться?
– А то! Все помню, Маришка, все.
– Эх, ты! – с обидой проговорила та. – А сам не позвонил ни разу за все это время! А говоришь, что помнишь… Что у тебя, телефона нет?
– Есть, конечно, просто…
– Просто ты меня совсем забыл! И вспоминать не хотел!
– Что ты, что ты, Мариш! – засуетился Валерий, вскакивая со стула. – Я же только тебя и вспоминал. Мне, кроме тебя, и вспомнить-то нечего.
– Правда? – печально посмотрела на него Марина.
Валерий согласно кивнул и наполнил свою рюмку. Отрезал острым ножом тонкий кусок от янтарно-желтого сыра и не спеша стал пережевывать. Он о чем-то думал, о чем-то своем, словно вспоминал что-то, и Марина не мешала ему, сидела молча. Вдруг Костырев рывком снова потянулся к бутылке. Она уже почти опустела, и Марина, заметив это, достала из сумки еще одну.
– Две привезла? – сразу повеселел Валерий. – Умница ты моя! Вот за что я тебя всегда любил, Мариша, так это за твою догадливость!
Хмурое настроение, в которое он погрузился на некоторое время, как рукой сняло, и Костырев, быстренько допив первую бутылку, недолго думая откупорил вторую. Марина тоже повеселела, сидела напротив, вся такая хорошенькая, благоухающая свежей туалетной водой, покачивала ножкой в остроносой туфельке…
– Как там наши? – спросил Валера, поставив пустую рюмку на стол.
– Не знаю, я почти не вижу никого. А ты? Никого не встречал?
– Нет, – коротко ответил Костырев. – Это уже пройденный этап. Забыть и выбросить. У меня теперь другая жизнь.
– Я вижу. – Марина с грустью обвела глазами кухню, остановила взгляд на пустых бутылках.
– Только не надо ничего говорить! – предостерегающе поднял руки Костырев. – Сам все знаю!
– А я и не буду, – улыбнулась Марина, накручивая на палец золотистый завиток волос. – Я вообще сегодня не хочу говорить ни о чем плохом. Только о хорошем!
– Умница моя! – снова похвалил ее Костырев и пододвинул стул ближе.
Марина не отстранилась, когда он провел рукой по ее коленке, а затем и по всей ноге вверх, до бедра.
Некоторое время Валера продолжал гладить женщину, потом пыл его как-то поостыл, он вновь покосился на стол и, налив очередную рюмку, выпил. После чего с извиняющимся выражением лица повернулся к Марине:
– Сейчас, давай посидим еще! Не виделись давно, поговорить хочется.
– Давай, давай посидим, – ласково произнесла та.
…Часа через полтора-два Костырева развезло уже основательно. Марина откровенно скучала, видя, как заплетается у него язык, но старалась не подавать вида, держаться бодро и шутить.
– Ты закусывай, Валера, закусывай. Помнишь, как мы с тобой один раз красной икры объелись? У меня на другой день тошнота была страшная, из туалета не вылезала…
– Да? – удивился Костырев. – А у меня просто изжога, и всё.
– Ну, ты же мужчина! Да еще такой сильный.
При этих словах Костырев расправил плечи, неловко поднялся и направился к дверям.
Проходя мимо зеркала, он невольно бросил в него взгляд. Увиденное ему совершенно не понравилось: какое-то опухшее, небритое лицо, измятая рубашка… Блин, что же он сделал с собой? А там, в комнате, сидит такая женщина, что любой другой от зависти лопнет! А он идет еле-еле, аж покачивается уже… Нет, пить надо завязывать. И немедленно! Маринка вон помнит его, приехала ведь, сама приехала, он даже не звал. Значит, все еще может быть хорошо. И у него все может наладиться. Бросить пить, послать к ядреной матери эту квартиру, уехать вместе с Маринкой и зажить по-человечески. А остальное… остальное тоже пусть катится к чертям! Его это не касается!
Костырев прошел в ванную и взялся за бритву. Провел по щетинистой щеке, ощущая, как затупилось старое лезвие, – брился он теперь нечасто и кое-как. Не спеша, тщательно скреб щеки, пока они не стали более-менее гладкими. Потом открыл кран с холодной водой и сунул под него голову. Постоял так пару минут, отряхнулся и вытер волосы полотенцем. Подумал, взял тюбик с зубной пастой и почистил зубы. Проходя обратно в комнату, он снова взглянул на зеркало. Вид стал получше. Но все равно, нужно взяться за себя всерьез, а то перед Маринкой неудобно.