— Простите! — перебил измученный репортер. — А как вы можете оценить недавнее чрезвычайное происшествие в вашем институте?
— О чем вы? — нахмурился Дмитрий Степаныч.
— Я имею в виду пожар в студенческом общежитии…
— Пожар? — искренне удивился ректор. — Впервые слышу. Когда это было?
Репортер и оператор переглянулись.
— Ну как же… — смутился репортер, начиная кое о чем догадываться. — Еще и месяца не прошло. Пожар в новом студенческом общежитии. Были жертвы.
— Странно, — насупил густые брови ректор, — очень странно. Мне почему-то не доложили. Разберусь. Обязательно разберусь. Приму строжайшие меры. Та-ак… И какие еще у вас будут вопросы?
Репортер задал еще несколько вопросов, мысленно проклиная ректора-склеротика, засидевшегося в своем кресле.
Да, он почти правильно угадал: Дмитрий Степаныч забыл про недавний пожар в студенческом общежитии. Правда, причина забывчивости не в одном лишь склерозе… Забыл начисто! Невероятно, но факт, Как говорится, вытеснил из памяти эту не очень приятную информацию. А ведь какой был скандал! На весь город, на весь край. Удивительно, как он смог еще после этого удержаться в ректорском кресле?.. А может, финал близок? Дмитрий Степаныч боялся даже думать об этом. От подобных мыслей ему хотелось убежать, скрыться, спрятаться. Или — хотя бы — забыть… Окружающие с некоторых пор обратили внимание, что стал их уважаемый ректор слишком уж рассеянным, отвлекаемым, многие события в его памяти путались, менялись местами, совсем выпадали… Сам он этого вроде не замечал. Не хотел замечать. Подчиненные — боялись ему даже и намекнуть. Как можно?! А те, кто повыше, давно и всерьез поговаривали: мол, пора старику на заслуженный отдых, пора и честь знать. Но — тянули резину. Может, боялись обидеть. Может, замену подыскивали. А может, просто: лень было заниматься хлопотным делом. Как это в детской сказке: «Нелегкая работа — из болота тащить бегемота…»
— К современному врачу предъявляются высочайшие требования, — продолжал вещать Дмитрий Степаныч, — и требования эти касаются не только профессиональной компетенции, уровня, так сказать, врачебной квалификации, но и — что не менее важно! — уровня моральной компетенции советского медика, его этической, а если уж быть совсем точным, деонтологической квалификации, без которой в наше время не может быть и речи о том, чтобы соответствовать духу переживаемой страной перестройки…
— Митяй! Митяха! Не подсматривай! Отвернись!
— Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват! Ага, Танька, вижу — за деревом! Тук-тука! Толян, вылазь из бочки — тук-тука! А где Серый?
— Ищи, Митяха.
— Пуля, сиди!
— Опять, небось, в сарай стырился…
Митя на цыпочках заходит в темный сарай. Скрипит дверь. Пахнет слежавшимся сеном. Тишина. Приглядевшись к сумраку, Митя всматривается во все углы. Прохладно. На стенах висят хомуты, вожжи, грабли.
— Ну, Серый… от меня не уйдешь.
— Ты чего здесь делаешь? — оглушает его громкий голос отца.
Дмитрий Степаныч вздрагивает, оборачивается. На пороге, загородив синее солнечное небо, стоит отец — высокий, широкоплечий.
— Мы в прятки играем, — отвечает Дмитрий Степаныч.
— А ну, марш домой! — приказывает отец. — Обедать пора, мать тебя по всему двору ищет. Чтоб одна нога здесь, другая там… Живо!
— Бегу, — кричит Митя.
И вскакивает из-за письменного стола.
— Что с вами?! — испуганно шарахается от него высокая черноволосая дама, только что вошедшая в кабинет. — Вам плохо?
— Что?.. Нет… Вы кто такая? — приходит в себя Дмитрий Степаныч и хмурит густые брови. — По какому делу?
Ах, какой неприступный. Орлиный взор. Гордый орел с заячьим сердцем.
— Неужто вы меня не узнаете?.. — снова изумляется брюнетка.
Невероятно, но факт: он не узнал свою бывшую пассию. Беспардонную ассистентку с кафедры гистологии. Свою некогда ненаглядную.
— Ближе к делу, — обрывает ректор. — Излагайте суть. Четко, кратко, по-деловому. В духе требований, предъявляемых перестройкой, в духе тех высочайших задач, которые ставит перед нами…
Боже, что я плету?!
— Да я в двух словах, — перебивает дама. — Вокруг меня, дорогой Дмитрий Степаныч, сжимается кольцо интрижной блокады…
— Выражайтесь яснее!
— Я насчет предстоящей аттестации. Ах, милый Дмитрий Степаныч… вы мне позволите вас так называть?
— Я впервые вас вижу, сударыня. Впрочем, продолжайте. Но помните: время — деньги. Итак, слушаю вас.
— То есть как? — приоткрыла рот, полный золотых зубов, прекрасная дама. — Вы и впрямь меня не узнали?.. — И она оглянулась, словно ища свидетелей. — Странно… Более чем странно… Ведь у нас, между прочим, имеются общие воспоминания… Или — вы боитесь, что нас могут подслушать? — Дама лукаво улыбнулась ему, подмигнула: — Ах ты, старый конспиратор!.. — Она наклонилась к нему и вдруг негромко запела страстным хрипловатым баритоном: — По-о-омнишь ли ты, как счастье нам улыба-алось?..