Еще большее чудо, что почти все пришедшие на сегодняшний праздник говорили между собой по-английски, и нам с Вайлем не пришлось барахтаться в море бессмысленного для нас гудения. Ничего достойного подслушивания сказано не было: спрашивали о здоровье родных, делали замечания о погоде. Но жесты, улыбки, мимика — все это наводило на мысль о каком-то другом животрепещущем разговоре, идущем на более глубоком уровне.
Неприятности начались, когда владелец заведения и двое его ребят развязали жалюзи, висящие над окнами. Клаустрофобия впилась мне в череп когтями, все сильнее и сильнее с каждой закрывающейся отдушиной в мир. И вскоре позвонил Аша.
Мы его оставили в машине, хотя он возражал.
— Я бы хотел пойти с вами, я могу помочь, — настаивал он, и такое желание помочь было написано у него на лице, что я его чуть не обняла.
— Мужик, ты же водитель машины отхода, — напомнил ему Коул.
— Нам может понадобиться срочная эвакуация, — согласился Вайль. — Будет полезно, если ты сможешь отъехать без задержки.
Скорее чтобы дать ему ощущение участия, нежели ради реальной надобности я натянула очки и дала ему номер доступа.
— Увидишь что-нибудь подозрительное — звони, — сказала я.
Сейчас я накрыла ухо рукой, чтобы не было видно рычажка, отходящего от дужки, и посмотрела вниз, чтобы скрыть движение губ складками хиджаба.
— Да?
— Магулы слетаются.
— Как? Сюда?
— Да. Что вы задумали? — спросил он напряженным голосом.
— Это не мы, Аша. Кто-то сегодня еще ищет приключений.
— Мне войти?
— Ты уверен, что источник опасности здесь, внутри? Долгая пауза.
— Нет. На улице сегодня людно.
— Ну, мы уже внутри. Так что мы сделаем, что здесь можно будет. Ты бы не разведал пока вокруг? Посмотрим, что сможешь найти. И если понадобится помощь, звони. О'кей?
— О'кей.
Он отключился.
— Черт!
Я рассказала ребятам, что происходит. Они подумали оба, что среди публики находится еще один подосланный убийца.
— У этого Фархада должно быть полно врагов, — рассудил Коул. — В стране радикалов его взгляды, конечно же, встречают в штыки. Честно говоря, не понимаю, как он еще разгуливает на свободе. Либо ему везет, как фраеру, либо о нем только недавно услышали.
— Достаточно посмотреть на это сборище, — согласился Вайль. — Если они хотят, чтобы Фархад прожил подольше, не следует пускать никому не известный народ, вроде нас.
— Смысл всего этого — свобода, — напомнила я. — Эти люди хотят создать атмосферу, где можно просто прийти и слушать. Понимаешь? Как в Америке.
— Ага, и эта вся свобода приведет к тому, что убьют ключевого оратора, — возразил Коул.
— Черт вас побери! — прошипела я, и Вайль с Коулом повернулись ко мне. — Есть идея. Что, если вы перестанете конкурировать за титул самого хладнокровного агента месяца и поможете мне сообразить, как спасти человека столь наивного, что организует открытые форумы в Иране?
Вайль кивнул, показывая, что понял смысл моих слов.
— Народ толпится достаточно тесно, чтобы пройти по залу, не привлекая внимания. Время «секретной службы».
Хотя Коул работал у нас недавно, он понял, что хочет сказать Вайль. Мы когда не работаем, то тренируемся, и у Вайля любимое упражнение — «секретная служба». Смысл в том, что мы маскируемся, а потом пытаемся выделить друг друга из толпы. Так мы учимся сливаться с фоном, чтобы нас не обнаружили до — и после — акции. В данном случае мы искали не Коула в бейсболке и не Вайля в пластиковых очках и с кейсом в руке. Мы хотели найти киллера, которого учуял Аша.
Встав из-за стола, мы разошлись в стороны. У каждого компьютера сидел пользователь и двое-трое зрителей. Все столы заполнились, небольшие группы людей стояли в пространстве между ними, жизнерадостно болтая и ожидая, пока начнется вечер. Численность мужчин и женщин была примерно равной, атмосфера — как и должна быть в публике, ожидающей давно обещанного зрелища. У меня возникло ощущение, что мир тесен — бывает иногда за границей, когда я вдруг понимаю, что зияющие провалы в культурах и верованиях никогда не бывают широки настолько, что через них не перебросить мост. Всегда есть какая-то общая почва. Как, например, умение наслаждаться обществом единомышленников.