Мы, конечно, не поверили ему, и попросили разъяснить такую его интересную диспозицию. И знаешь, что он сказал? Он сказал вот что:
- Пуля, как известно, вместе с патроном лежит себе спокойненько в коробке, или скажем, в «магазине винтовки. И может она лежать там сколь угодно долго, пока человек не потревожит её, не стрельнёт. И вот тут-то и проявляется её характер.
Мы конечно заспорили с ним, как так может быть? Пуля же не живая, как она может проявлять свой характер? Кто бы, куда бы не стрельнул, она туда и полетит! Она же свинцовая, она без души, то есть совсем не живая.
Тут вы в одном правы, ответствовал он нам, действительно, кто бы, куда бы ни стрельнул, туда и пуля полетит. Только вот небольшая поправка - он немного помолчал - куда она полетит, и в кого, или во что полетит, тут надо разобраться, верно, я говорю?
А чего разбираться-то, стреляй во врага и все дела, зашумели красноармейцы. А Василий, ты тоже его знаешь - инструментальщик с третьего цеха, так сейчас он у нас знатный разведчик. Так вот он, услышав Ивановы слова, вообще сказал, что такого не может быть в принципе.
Между прочим, он у нас в полку грамотей знатный, даже газету полковую иногда нам читает заместо политрука - одним словом, раз-вед-чик!
А я тоже что-то засомневался, и ещё подумал тогда, куда это Иван клонит? Уж не собирается ли он переметнуться к врагам и нас переманить?
Иван же послушал-послушал, что ему в ответ товарищи красноармейцы говорят, а потом и скажи: «Вы, мужики, меня ещё не дослушали, а уже спорите. Дайте мне возможность докончить свою мысль».
Ну, мы ещё пошумели-пошумели, а потом и притихли - интересно стало, чего это Иван нам ещё скажет. И опять же, Василий тоже поддержал Ивана - «Ша, мужики, дайте дослухать!», сказал он.
Вот Иван обсмотрел нас всех, вроде в одну кучу собрал, и дальше продолжил говорить:
- Пулю-то человек на волю выпускает и, главное - с какой целью. Ежлив он просто, для баловства стрельнёт куда попало, то и пуля полетит куда попало...
Это мы и без тебя знаем, опять зашумели некоторые. Ты нам чего-нибудь такое скажи, чего мы не знаем.
- Так я и пытаюсь сказать, а вы меня перебиваете, - чуть повысил голос Иван.
Опять все замолчали, потому как, некоторые цигарки начали крутить. Лишь иногда среди них раздавался шёпот: кто-то у кого-то просил «Насыпь табачку, не жалей», или «Дай кресало».
И опять Иван заговорил:
- Я говорю - в пулю, в этом разе, душу свою стрелок не вложил...
Эка завернул, заворчали солдаты, про душу заговорил. Мы, что же, как зачнём стрелять, так и душу свою должны закладывать?
Из середины солдат послышалось: «А чего, правильно Иван говорит, я, как начну пулять, так сразу и кричу: «Мать вашу! Гады! Всех порешу без остатка!»
Вот-вот подхватил Иван, и я про то же. Ты в пули свою душу вкладываешь, хочешь врагов изничтожить. А пули, ты же им мысленно приказываешь, слушаются тебя, летят куда надо, и аж визжат от ярости, то есть, принимают твою страсть и энергию, которую ты закладываешь в них...
А што, зашевелились, заговорили другие, давай Иван, сказывай дальше, чего уж тут. Правильно говорит, вот я когда....
Иван прислушался к тому, что говорили товарищи, послушал-послушал, а когда утихомирились немного, продолжил:
- А ежлив человек равнодушный ко всему, то и пуля, не заряжённая его энергией, летит вяло, без цели, лишь бы лететь, и завсегда в «небо» попадает, не попадает она во врага.
А чего, верно говорит Иван, подумал я. Оказывается, ни о каком предательстве он не помышляет. Только вот насчёт вложения души в пулю я что-то сомневаюсь. Как-то непонятно для меня всё это.
Ну, да ладно, завтра в бой пойдём, вот и проверю его слова на деле, ежлив живой останусь...
Допишу после, чего-то немцы неожиданно, да ещё и на ночь глядя, зашевелились. Опять, наверное, собрались деревню назад отбивать. Вот неугомонные: днём покоя от них не было - лезли почём зря в атаки и снарядами кидались, и опять полезли - видно шибко им эта деревня понадобилась.
Дом, в котором наше отделение закрепилось, и назвать-то домом нельзя - две стены и печка русская. Из мебели..., вот только кровать никелированная, на которой я сижу, уцелела, и более ничего - сплошная разруха.
Прости, вынуждено заканчиваю писать, дорогая. Письмо, на всякий случай, спрячу в спинку кровати - не хочу чтобы немцы нашли его и твоё имя узнали - наша деревня-то совсем рядом. Гады они! Ты уж побереги себя и сыночка нашего...
* * *
Прочитал я письмо и расстроился, а потом и вообще задумался. С одной стороны обида меня взяла - обида за Григория, по-видимому, не уцелевшего в бою, и за себя немножко: надеялся найти клад - не помешал бы он в хозяйстве. Так нет, никакого разговору про клад в письме не было, фигу, сплошное разочарование. И за Наташу обидно, не дождалась она мужа, скорее всего. И за её маленького сыночка тоже обидно - родился, а отца так и не увидел.