— Разве ты не сделала его своей Невестой? — спросил Гордость, указывая на Никки.
— Да.
— Это ведь принуждение, — сказал он.
Я не могла с этим поспорить и недостаточно хорошо их знала, чтобы объяснить, что я сделала это, чтобы спасти двух других мужчин, сидящих рядом со мной, что Никки похитил меня, и я использовала оружие, которое было у меня под рукой. Я не могла объяснить им это, так что я могла сказать?
— Да, это так.
— Но нас ты не хочешь принуждать? — спросил он.
— Скажем, я не хочу сегодня пополнять мой список грехов.
Они, нахмурившись, глядели на меня.
— Грехов?
Мефистофель поинтересовался:
— Что это значит?
— Это значит, что лишение кого-либо воли является злом. Я предпочла бы больше этого не делать.
— А что может заставить тебя сделать это снова? — задал вопрос Гордость.
— Самозащита или защита людей, которых я люблю.
Он посмотрел мимо меня на Никки:
— Ты угрожал Аните и ее людям?
— Да, — ответил Никки.
— Как?
— Я могу рассказать им? — спросил он.
Я подумала и затем сказала:
— Конечно.
— Я помог похитить Аниту, и мы грозились убить Мику, Натаниэля и Джейсона, волка зова Аниты. Мы забрали ее оружие, воспользовались магией, чтобы удостовериться, что она не может позвать на помощь, и ранили ее. Она сделала то, что могла, чтобы заставить меня быть готовым совершить все, что угодно, чтобы защитить ее и ее любимых мужчин.
— Ты не винишь ее? — уточнил Мефистофель.
— Нет.
— Почему нет?
— Не думаю, что могу.
— Что это значит?
— Это значит, что я не думаю, что могу винить Аниту в чем-либо. Я просто хочу доставлять ей удовольствие.
Гордость оглянулся на меня:
— Так он действительно твоя Невеста в полном смысле этого слова?
Я пожала плечами.
— Очевидно.
— Но тебе не нравится это. Ты беспокоишься, что лишила его свободы воли, — сказал он.
— Да.
— Почему? — поинтересовался он.
— А вас бы это не беспокоило? — спросила я.
Он только покачал головой, и его брат сделал то же самое. Хотя, возможно, я ошибалась, и они вовсе не были родственниками.
— Вы — братья?
— Кузены, — ответил Гордость.
— В вас видно сильное фамильное сходство, — заметила я.
— Не настолько сильное, как у Нечестивца и Истины, — возразил он.
— Верно, — согласилась я.
Я посмотрела на Джейка.
— Они не хотят быть очаровательными, и я — тоже, ну и что нам делать?
— Ты нас спрашиваешь? — спросил Гордость.
Я повернулась к нему.
— Отлично, вам не нравлюсь я, а мне не нравитесь вы, это очевидно, но я собираюсь выяснить, что к вам чувствует мой внутренний тигр, итак, как вы хотите это сделать?
— Джейк предупреждал, что ты резкая.
— Ты еще не видел резкость, Гордость.
Он посмотрел на меня, и теперь в его глазах что-то появилось, возможно, интерес.
— Тогда я с нетерпением жду с ней встречи.
Я удержалась от улыбки.
— Это ты сейчас так говоришь.
Из дальней прихожей послышались голоса. Дамиан и Кардинал вошли, держась за руки, очень напоминая счастливую пару. Она взволнованно разговаривала с другой женщиной, которая могла быть только другим вертигром. Фамильное сходство было слишком сильным, так что без вариантов. Длинные желтые и белые локоны раскинулись по ее плечам. Ее глаза были такого же сине-золотого цвета, как и у Мефистофеля. Она была высока и соблазнительна, и когда она меня увидела, энергия просто-таки выплеснулась из нее. И этот всплеск был окрашен страхом. Почему она меня боялась?
— У вас прекрасные комнаты, — произнесла она с дрожью в голосе.
Жан-Клод сказал:
— Мы рады, что они вам понравились. Анита, это — Зависть.
— Зависть? — переспросила я.
— Да, — ответил он.
— Гордость и Зависть, два смертных греха, — отметила я.
— Да, — согласился Гордость.
— Она — ваша сестра?
— Кузина.
— Семь смертных грехов и Мефистофель. Какой смысл в подобных именах в вашем клане? Чтобы продать ваши души дьяволу?
— "Доктор Фауст" Кристофера Марлоу, — ответил Гордость. — Нас всех назвали именами персонажей пьесы.