Лыков знал Финиеста Раковникова лично. В октябре у коллежского асессора родились близнецы. Одного сразу назвали Павлом – в честь Благово, а второму имя подбирали несколько дней. Алексей предложил Вареньке назвать малыша в память её покойного отца Александром. Однако та кротко, но твёрдо воспротивилась… Александр Нефедьев совершил страшный грех – покончил с собой в 1881 году, оказавшись замешанным в убийство. Неожиданно объявился побочный сын и предъявил доказательства законности своего рождения… Очень любивший свою Вареньку, оказавшуюся вдруг, вследствие подлой интриги, бесприданницей и незаконнорожденной, Нефедьев с отчаяния заказал убийство своего нежданного отпрыска. Когда всё совершилось, и оказалось притом бесполезным, он ужаснулся собственному поступку и застрелился. Дочь хоть и простила сразу же отца, но боялась перевести его имя на своего сына. Из понятного опасения – как бы вместе с именем не передалось ему тернистое прошлое деда. Когда Лыков понял причины, он согласился, чтобы второго малыша назвали в честь его отца Николаем; здесь молодые родители и помирились. И то сказать – это была их первая размолвка почти за год семейной жизни…
Близнецы росли крепкими и весёлыми. Внешнее их сходство не было особо сильным. Павлука оказался ниже ростом, и разрезом глаз пошёл в мать, а Николка более походил на отца. Счастливый папаша стал раньше возвращаться со службы, мог часами возиться с потомством в ущерб прочим делам. Его жизнь разом изменилась, сделалась наполненной и интересной, как вдруг случай показал коллежскому асессору оборотную сторону этого счастья…
Летучий отряд департамента получил приказ: помочь столичному градоначальству в поимке банды Раковникова. Тот уже совсем распоясался, убив за два дня в Петербурге и окрестностях четырёх человек. Агентура донесла, что преступники скрываются в складе воздушных звонков на Большой Гребецкой улице. Семеро мужчин в статском, все атлетического сложения, оцепили склад, но внутрь не заходили, замешкались у входа. Обычно это всегда и безбоязненно делал помощник начальника отряда Лыков. Но сейчас он вдруг вспомнил, как Павлука давеча расцарапал ему маленькими ноготками нос – и не смог переступить порога… Это было неожиданно, непривычно, очень постыдно, но ничего поделать с собой Алексей не мог. Прошло тягостных две минуты. Наконец сыскной городовой Загулин крякнул и, шагнув вперёд, взялся за ручку двери. Тут Лыков опомнился, оттёр его плечом и с взведённым револьвером вскочил в склад; остальные ворвались следом. Но лишь услышали удаляющиеся шаги в дальнем конце огромного помещения. Алексей побежал на звук, остальные агенты с трудом поспевали за ним. Вторые ворота склада выходили на Малую Разночинную. Вылетев из них, коллежский асессор споткнулся о распростёртое тело околоточного надзирателя Кузнецова, поставленного здесь в засаду. В груди полицейского, напротив сердца, алела крупная ножевая рана…
В тот вечер Лыков не вернулся со службы домой, а принялся слоняться по холодному мокрому городу. Потоптался у парадной подъезда дома на Театральной улице, где жил Благово. Не вошёл… Не хотелось никого видеть. Сунулся в три портерных, выпил водки без закуски, но это не помогало. В глазах стояли его товарищи по Летучему отряду, надёжные, проверенные в опасных делах люди – и как они смотрели на Лыкова там, у склада, и отводили торопливо глаза. Начальник, надворный советник Мукосеев, хлопнул своего помощника по плечу и сказал задушевным голосом:
– Не кисни, Алексей Николаич, эдак с каждым бывает. Как поймешь, что цена твоей жизни теперь другая… Ничего, привыкнешь.