— Я — Костя. Мне Юрий Алексеевич ваш адрес дал…
И тут на сцене появился сам Юрий Алексеевич. Он бросился к парню, по дороге столкнувшись с Паком, затащил его в сени и принялся рассматривать при тусклом свете двадцативаттной лампочки. Потом шумно вздохнул и сказал:
— Я уже думал, что разучился удивляться. Оказывается, поспешил… Костя, откуда ты взялся?
Все разом заговорили, появились Зина и Таня, которые тут же потащили смущенного парня в комнату. С него стащили куртку, промокшие насквозь туфли, а Филатов, с плеч которого впервые за все это время свалилась огромная гора, с трудом удерживался, чтобы с ходу не засыпать Костю миллионом вопросов.
— Петрович, давай сухое белье, которое я позавчера стирала, и одежку! Смотрите, он же насквозь мокрый! — хлопотала Татьяна, которая, само собой, вслушивалась из своей боковушки в каждое слово, произнесенное Филатовым, и поняла, что это и есть тот самый три раза исчезавший и наконец чудом появившийся Костя.
Пак, снова принявший невозмутимый вид, сидел на диване, похожий на Будду, невесть каким макаром занесенного в подмосковную деревенскую хату. Зина, глаза у которой блестели в предвкушении Пулитцеровской премии за лучшую публикацию года, копалась в сумке. Наконец она извлекла маленькую цифровую фотокамеру и приготовилась снимать.
— Спрячь, — твердо сказал Филатов. — Мало ли к кому снимки попадут!
— Юра, я карту памяти от аппарата здесь спрячу так, что никто не найдет, она же крохотная, а когда все закончится, тогда и заберу, — заканючила журналистка. — Это же безопасно!
— Ну ладно, — подумав, согласился Филатов. — Два-три снимка и так, чтобы в кадре, кроме Костиного, лиц не было. Только спины. Да и в статье нас другими именами назовешь.
— Это как всегда, — радостно согласилась Зина и принялась выбирать ракурс съемки.
Наконец парнишке выдали новую одежду и отправили в боковушку переодеваться. Пока он приводил себя в порядок, до сих пор пребывающий в обалдевшем состоянии Петрович наполнил стаканы, первым опрокинул в себя не менее чем шестидесятиградусный самогон и захрустел соленым огурцом.
— За возвращение Кости! — сказал Филатов и вместе с атаманом, Паком и Зиной последовал примеру своего бывшего бригадира.
— А мне? — протянула пустой стакан Татьяна.
— Мала еще, — буркнул Петрович, но, встретившись взглядом с Филатовым, плеснул ей на два пальца первача. Девушка выпила, сморщилась, замахала перед лицом руками и, схватив со стола первую попавшуюся закуску — необлупленное вареное яйцо — начала запихивать ее в рот. Раздался хруст, все дружно засмеялись над незадачливой «выпивохой», отпуская замечания по поводу стоявшей с открытым ртом Тани, на губе которой приклеился кусочек яичной скорлупы. Наконец она и сама прыснула, прикрыв рот ладошкой.
В комнату вошел Костя, обрядившийся в брюки и свитер Петровича. Брюки пришлось закатать, но свитер чуть ли не закрывал колени — их хозяин был на добрых две головы выше Кости.
Филатов и Петрович переглянулись. Юрий кивнул, и бригадир снова взялся за бутыль, налив в стакан столько же, сколько он посчитал приемлемым налить Тане.
— Выпей, браток, чтобы не простудиться, — он протянул стакан пареньку.
Тот совершенно спокойно выпил самогон… И застыл с открытым ртом и выпученными глазами. Он явно не рассчитывал, что напиток будет столь крепким.
— Закуси, — Филатов дал Косте огурец, и, когда тот снова обрел способность слушать и говорить, спросил: — Поговорим сейчас или ты уже не можешь?
— Могу, — еле ворочая обожженным языком, сказал Костя. — Только поем немного.
Татьяна бросилась к столу, усадила Костю и принялась накладывать в тарелку немудреную закуску — колбасу, шпроты, кислую капусту и холодную картошку. Костя с аппетитом принялся за еду.
Когда он, насытившись, отвалился от стола, все присутствующие занимались своими делами, тихонько переговаривались, не желая мешать Косте. Мужчины были слегка пьяны, что не мешало им обсуждать тактику и стратегию ожидаемой войны, которой все равно, по выкладкам Филатова, не удавалось избежать, даже с появлением Кости Васнецова.
Петрович принимал в этом обсуждении самое живое участие. Едва Костя откинулся на спинку стула, он спросил:
— А как ты, браток, добрался-то к нам? От Кольцевой же всего километров сорок пять…
— Я через город ехал, — сказал Костя, с вожделением глядя на бутыль. Меня в каком-то доме держали, с обратной стороны Москвы. Я оттуда смылся через крышу. Никто даже не пикнул.
— И собак не было? — с сомнением в голосе спросил Филатов.
— Я сам удивился. Смылся, как будто урок в школе прогулял. Не гнался никто, не стрелял, я и подумал, что они меня случайно подобрали в этом побоище. А вот от Москвы досюда добирался с приключениями. По этой дороге так редко машины ходят… Я никогда тут не был, думал, быстро доберусь. От Кольцевой подвез мужик на «москвиче» до какой-то деревни, потом еще один, а потом я завис. Он мне показал, куда идти, и километров пятнадцать пришлось пешком топать. За три часа дошел. Спасибо Учителю, — он посмотрел в сторону Пака. — Если бы не его советы, я бы до сих пор…