— Не нужно, мальчик, — прервал его кореец. — Ученик достоин учителя. Ты в состоянии рассказать о том, что с тобой произошло, пока я сражался с Ли Хоем?
— Да ничего особенного. Я же подумал, что это спецназ, пошел с ними, а меня привезли в какой-то дом, помыли, накормили, телевизор с видиком предоставили…
Внезапно Филатов уловил, что с мальчишкой происходит что-то не то. Костя замолчал, судорожно сглотнул, вскочил со стула и выбежал из комнаты. Юрий устремился следом.
Костя стоял в сенях, уткнувшись лбом в холодный дверной косяк, и плакал.
— Костя, что случилось?
— Юрий Алексеевич, мой папа погиб? — спросил паренек сквозь слезы. И рывком обернулся к десантнику, услышав, что Филатов облегченно вздохнул.
— Откуда ты это взял? По телевизору передали?
Костя кивнул. В его глазах мелькнули искры сумасшедшей надежды.
— Василий Васильевич жив. Мама тоже. Надеюсь, ты понимаешь, что в этом доме об этом никто не знает? И как ты должен себя вести, тоже понимаешь?
— А что, в этом доме есть враг?
Вопрос тринадцатилетнего мальчишки застал Филатова врасплох. Такого непредвзятого восприятия, такой реакции от него десантник не ожидал.
— Нет, здесь врага нет. В этом доме ты можешь говорить все. Или почти все. Всем, кто здесь присутствует, я лично доверяю. Но, если у тебя есть какая-то информация, которая может погубить того, кто ее получит, ты должен сообщить ее только мне.
— Хорошо, Юрий Алексеевич. Простите, что я так… сорвался. Пак учил освобождать эмоции — горе, радость, любовь, — только когда ты один.
— Пак родился на Востоке, Костя. У нас другая культура, другая ментальность, другое мировоззрение. Хочешь честно? Если бы я, русский человек, был с самого начала в курсе, что ты, тринадцатилетний пацан, знаешь о гибели отца и ничем своего знания, своих эмоций, своего горя не выказываешь, я подумал бы, что ты или сошел с ума, или черствый как сухарь, а то и…
— Что я его предал? — продолжил Костя, глядя в глаза Филатова.
Тот не отвел взгляда.
— Да, Костя, что ты его предал.
— Знаете, Юрий Алексеевич, я… ну, как вам сказать… мне тетка, домоправительница, там, где я был, сказала, что с папой все нормально. Я ей не то чтобы поверил, но… как-то успокоился. И сбежал оттуда спокойным. Там все было как дома. Как будто я не в плену, не в концлагере, не в бункере, как у этих козлов был, а дома, на даче… Да и устал я очень. Как представлю, что это могло произойти до нашей с вами встречи, когда я понял, что к мозгам еще и тело в придачу дано, и папа мне Пака нашел… Юрий Алексеевич, я бы не выдержал. И еще. Есть несколько моментов, которые меня озадачили.
— Расскажешь сейчас?
— Давайте вернемся. Ваши друзья…
— Наши друзья, Костя, — уточнил Филатов.
— Хорошо, наши друзья и подруги могут невесть что подумать.
— За эту неделю ты стал взрослым, — серьезно произнес десантник.
— А если я стал взрослым, — подхватил Костя, — то скажите им, чтобы мне еще чуть-чуть налили. Я даже не представлял, как это пойло сил прибавляет.
— Еще бы, как сказал твой Наставник, «натуральный продукт», — хохотнул Филатов.
— Что, и он… тоже? — огорошенно взглянул на него Костя.
— Я тебе ничего не говорил. А что касается «чуть-чуть», так это можно. Но только сегодня.
— Или после двадцати одного года? — ухмыльнулся Костя.
— Не хулигань, а то и сегодня не получишь!
— Юрий Алексеевич, — остановился Костя, — я кое-что там слышал. Правда, не понял, но…
— Говори.
— «Она собралась замочить сход». Примерно так. Это двое охранников говорили.
— Что?! — не поверил ушам Филатов. — Как они сказали — «она»? То есть в женском роде? Ты не ошибся?
— Нет, Юрий Алексеевич. Я сам удивился. Но… Вы удивились только женскому роду? Не тому, что кто-то собирался замочить сход? Насколько я знаю, это собрание воров в законе.
— «Дюдиков» начитался, друг любезный. Но на этот раз ты прав.
— Это… Уже произошло?
— Да. Иначе мы тут бы не сидели. Костя, все настолько запутано, что я тебе сейчас ничего не могу объяснить. Да и себе не могу. Тебя не интересует, где сейчас папа и мама?