Попрощавшись с казаками, Филатов тронулся с места и направил джип в сторону парка 850-летия Москвы. Было пасмурно, небо затянули тучи, стал накрапывать дождь. Он молча вылез из машины, открыл дверь для Зины и предложил:
— Давай пройдемся к набережной. Только капюшон накинь, моросит.
Они долго молчали, шагая по аллее между голыми деревьями к берегу Москвы-реки. На душе у десантника было еще более пасмурно, чем в этот мартовский вечер. Он не знал, как начать разговор и стоит ли его начинать вообще. Наконец принял решение.
— Кажется, Зина, я знаю, кто за всем этим стоит, — сказал он и поведал девушке все, не упомянув только самых интимных подробностей. После сегодняшней ночи он считал, что лгать Зине не вправе.
— Ты считаешь, что эта женщина — причина всего, что произошло? Неужели она затеяла этот передел? Это нереально. Но если все-таки ты прав, за ней, безусловно, кто-то стоит. И этот «кто-то» — очень могущественный человек.
— Не знаю, Зина. Видит бог, я отдал бы слишком много, чтобы это оказалось не так. Но если она виновна — приговор будет подписан.
— И кто же вынесет этот приговор? — с дрожью в голосе спросила Зина.
— Я люблю ее, и моя пристрастность в этом случае превращается в грозное оружие. Если она утопила мою любовь в крови — для нее есть только один судья.
— Ты? Или Бог?
— Нет, только она сама.
Филатов закурил, пуская дым в черные ветви дерева, на которые падал свет одинокого фонаря.
— Зина, милая, остерегайся дорог, сужающих вероятности будущего. Они уведут тебя от познания бесконечности в опасные, порой смертельные ловушки. Ни одна проблема не имеет абсолютно правильного решения, Зина. Я не надеюсь дожить до того времени, когда человеческое сознание согласится с теоремой, которую я уже принял как аксиому: надо разрешить разнообразие. Пьедестал цивилизации — монолит Закона — неустойчив. Так почему я, не совершивший деяния, а только наблюдавший за ним, имею право единственно верного высказывания? И почему ты сама осмеливаешься провоцировать меня на то, чтобы я вынес приговор? Только потому, что любовь — самый последний судия? Нет, Зина, — голос Филатова становился все тише. — Не любовь становится судьей. Любовь — это люди. Люди слепы, люди пристрастны. Самый жестокий судья самому себе — сам преступник.
— Юра, а если этот преступник считает, что прав на все сто процентов? Как Гитлер, как Сталин? И ему верят?
— Не тот масштаб, Зина.
— Я все-таки не понимаю. Почему она? Как происходит выбор человека для такой огромной цели? Я не согласна, Юра, что масштаб не тот…
Поднять на дыбы столицу огромного государства — это задача для великого человека.
— Она владеет какой-то странной харизмой, — задумчиво произнес Филатов. — Знаешь, у человека может быть невероятный талант, умение делать что-либо лучше любого человека на свете… Но если Бог обделил его харизмой — он не пробьется, так и останется желчным непризнанным гением. И наоборот — можно ничем в плане способностей, таланта, профессионализма не выделяться, но обладать этим неуловимым качеством — и стать на Путь Великих. Харизма на весах Вечности перевешивает талант и добродетель. И вот тебе яркий пример — Юлия. Если, конечно, я не ошибся, на что очень надеюсь.
— Ты не ошибся, Юра. Помнишь, ты говорил, что Костя видел в том доме свой рисунок, а ты его еще убеждал, что он просто похож? Теперь я все поняла. Это его мать отправила людей разбираться с Гуссейном, а когда выяснилось, причем совершенно случайно, ведь ты ей ничего не говорил, что мальчик у него, — отправила сына в какую-то из своих резиденций, которую часто посещает. И что мешало любящей матери повесить у себя в комнате рисунок любимого сына? Вот так-то. А теперь, Юрочка, проводи меня домой. Я так устала за последние дни, ты не представляешь. Сегодня хочу выспаться, а завтра я в твоем распоряжении. Завтра — и всегда.
Филатов обнял девушку, которая, по сути, только что объяснилась ему в любви, поцеловал в губы и повел к выходу из парка.
Через полчаса они подъезжали к Зининому дому. Филатов хотел высадить ее у подъезда, но девушка попросила:
— Юра, давай пройдемся немного, перед сном полезно!