— Тут пятнадцать тысяч. Твоих «проигранных» было шесть тысяч вроде… — Учитель кивнул головой. — Остальные как бы навар. Почти триста баксов. Неплохо… — Фил постоял, подумал, потом произнес: — Хрен его знает, не привык я таким путем зарабатывать… Да ладно. Не будешь же лохов искать, у кого их выцыганили… Извини, — смутился он, поняв, что только что фактически обозвал лохом своего гостя.
Тот не обиделся:
— Ну что ты, лох — он и есть лох. Какие у тебя-то планы?
— Планы… Что планы-то? Магазин за углом, вот и все планы. Пошли, если хочешь, вместе сходим.
— Пошли, — согласился гость.
На «халяву» решено было устроить богатую трапезу. Филатов с Шурой Позняком отоварились на полную катушку. Учитель должен был уехать в понедельник, до его планируемого отъезда оставалось почти двое суток, так что у Филатова были все возможности показать образец московского хлебосольства. Затарившись хорошей водкой, копченой колбасой, ветчиной, крабами, овощами и тому подобным (вошедший во вкус Юра прихватил даже солидную порцию икры), волоча тяжеленные сумки, хозяин и гость вышли из магазина.
— Фи-ил, ну Фи-ил же, посто-ой, — послышался за спиной слабый задыхающийся голос. Филатов оглянулся. На лавочке, скорчившись, сидела Галина. На этот раз она была без фингала и в каком-то супермодном пальто, скорее всего из магазина «сэконд хэнд». — Филушка, помираю…
Десантник и учитель переглянулись. Юра вздохнул:
— Ну что с ней сделаешь, будет хоть кому помидоры порезать…
— Ну, — согласился Шура. — Только ее сперва опохмелить надо.
Услышав заветное слово, Галя встрепенулась и с надеждой посмотрела на сумки, которые несли мужчины.
— Пошли, Галина, — сказал Фил. — Только смотри, за повара будешь.
— Ой, да я и за посудомойку буду! — обрадовалась женщина.
Большинство «серьезных» московских пьянок, происходящих по субботам в спальных районах, подпадают под одну из трех категорий. Первая — полунищая пьянка интеллигенции, кухонный треп за политику, иногда чтение стихов и песни под гитару. Тут много водки и мало закуски. Вторая — добропорядочная пролетарская пьянка, во время которой супруга хозяина квартиры, раскрасневшаяся дебелая Марья Гавриловна, то и дело бегает на кухню и уговаривает мужчин, солидно выпивающих и степенно беседующих о деловых качествах нового бригадира: «Закусывайте, мальчики, закусывайте!» И третья — пьянка люмпена. Эта пьянка — самая непредсказуемая, самая мерзкая и грязная. Разве что Горький, побывавший «на дне», мог бы описать эту феерию… Но жители острова Капри его бы не поняли. У них — своя пьянка, у нас — своя.
Именно такое мероприятие и начиналось в три часа пополудни в квартире Юрия Филатова. С той только разницей, что присутствовал на ней гость из державы, которая в области «вдумчивого пьянства» всегда тянулась в хвосте великой России.
— Ну что, Галка, полегчало? — сочувственно спросил успевший проникнуться к ней белорус.
Тридцатилетняя пьянчужка, которой на вид можно было дать все пятьдесят, приняла свои сто граммов и теперь осоловело сидела на табуретке, так и не сняв долгополое пальто цвета кабачковой икры. Наконец она подняла глаза и прочувственно вымолвила:
— Ну, мужики…
Больше слов у нее не было. Галка молча поднялась, отнесла пальто в прихожую, вымыла руки и… принялась командовать:
— Фил, поскольку у нас гость, стол скатертью накрой. Не боись, я потом постираю. Шура, разгружай сумки, водку в холодильник… Нет, эту, которая начатая, оставь… Юра, стол накрыл? Теперь тарелки расставляй…
Сама «хозяйка», у которой оказались недюжинные дарования сервировщицы (немудрено — только три года назад ее поперли за пьянство из серьезного ресторана), быстро орудовала ножом, нарезая овощи для салата. Вошедший Фил с трудом узнавал сто лет знакомую соседку.
— Чего стоишь? — обратила на него внимание Галина. — Бери колбасу нарезай! Шура, ты типа гость, ничего, если припашу? Вот в эту миску майонеза налей и размешай… Да, потом на стол неси.
В дверь позвонили: длинный, короткий, снова длинный.
— Это Колян, — с уверенностью сказал Филатов и отправился открывать. И точно — на пороге стоял принаряженный по случаю субботы в чистые брюки и рубашку сантехник. Почти трезвый и благостный, чисто выбритый и даже пахнущий чем-то вроде одеколона.
— Э-э… Я не вовремя? — спросил он, услышав доносящийся из кухни шум.