На самом деле «кто надо», как это чаще всего бывает, прибыл к шапочному разбору, когда вдоволь намахавшийся кулаками «Штирлиц» в лице Филатова был уже далеко, «бабушка» отряхивала помятого мальчика, незаметно (не для Филатова) засунувшего в карман шортов подобранный плоский кастет, а полдюжины ублюдков в бессознательном состоянии ожидали прибытия «кого надо».
Случаю было угодно, чтобы этим благопристойным мальчиком оказался именно Костик Васнецов.
Немая сцена, вызванная демаршем юного «пастухофоба» надолго не затянулась. Филатов хлопнул по плечу Арсена, стоявшего с удрученным выражением на худощавом лице, и направился к двери, за которой скрылся мальчишка.
— Костя, можно к тебе? — спросил он громко.
Ответа не последовало. Тогда Фил открыл дверь и зашел в комнату без приглашения. Ее тринадцатилетний хозяин даже не повернулся ему навстречу, продолжая выкладывать учебники и тетради из рюкзака. Десантник плотно притворил за собой дверь и, как будто ничего не произошло, спросил:
— Костя, если не секрет, куда ты тот кастет дел?
Паренек замер. Медленно обернулся. Впился взглядом в открытое улыбающееся лицо Филатова, узнавая и сомневаясь одновременно, боясь верить и в конце концов убеждаясь, что это — Он. Великий Боец. Главный герой детских грез. Атос — для него, д’Артаньяна.
Они стояли лицом к лицу, Филатов был на две головы выше Кости, но, кажется, ни это, ни разница в годах, ни то, что Костя терпеть не мог «пастухов», уже не имело никакого значения. Ни малейшего.
Костя открыл ящик стола и достал оттуда никелированную железяку с шипами. Молча протянул Юрию. Не выдержал — на секунду уткнулся лбом в его плечо. Отскочил. И спросил, хотя можно было и не спрашивать:
— Это были вы?
— Я, Костя, — ответил Филатов.
Можно себе представить удивление Арсена и Василисы Романовны, которые ожидали шума и в конечном итоге возможного посрамления новоявленного «дядьки», когда открылась дверь и «дядька» вместе с подопечным в обнимку вышли в коридор, причем «подопечный» просто сиял! Сиял так, как может сиять пацан, у которого исполнилось многолетнее заветное желание. Начальник охраны и няня изумленно переглянулись. Поистине, они могли представить себе все что угодно, только не это.
Первым начал догадываться Арсен.
— Так это был все-таки ты… — сказал он одними губами.
Филатов кивнул.
— Ну что, брат, Константин, теперь вместе будем. Не против?
— А ты не сбежишь, как в тот раз? — глядя ему в глаза, спросил Костя.
— Нет. Теперь не сбегу, — серьезно ответил десантник и крепко, по-мужски, пожал протянутую парнишкой руку.
Гуссейн Гасанов возлежал на широченной софе в своем загородном доме и курил кальян. Его неимоверное пузо занимало большую часть лежбища, покрытого расшитым золотой нитью бархатом.
Вокруг толпились в ожидании приказаний разномастные «шестерки», среди которых околачивались даже двое негров, — вор в законе Гасан любил экзотику. Год назад он повелел своему «визирю» Гарику достать откуда-нибудь живого краснокожего индейца, но эта задача оказалась трудной — индейца «достали», привезли, однако тот через три месяца откинул копыта от банальнейшего перепоя: славяне споили. Гуссейн рвал и метал, но второго индейца все же не пожелал во избежание мести его соплеменников.
Таким образом, красной масти в колоде Гасана не прибыло. Зато появилась нестандартная — желтая.
Месяц назад «визирь» нашел где-то на задворках Москвы полулегальную школу карате. Ее основатель, китаец Ли Хой (на самом деле его фамилия произносилась несколько иначе, но в угоду славянской филологии Ли изменил ее написание), втирал всем, что является наследником великого учения мастеров Шао Линя. На самом деле он был сыном мелкого деятеля КПК, который отправил потомка учиться в СССР, а потом почему-то забыл его оттуда забрать. «Учитель Ли», так называли его ученики, в основном мелкие рэкетиры, действительно умел хорошо драться. Но философия, то, без чего невозможно представить ни одну мало-мальски пристойную восточную школу, была его слабым местом. Поставить удар он мог, но научить человека направлять этот удар Ли был не способен. Впрочем, Гасану это было без надобности. Куда направить удар, он знал и без всяких философских заморочек.
Посасывая мундштук кальяна, Гуссейн обдумывал очередную операцию, которая могла сделать его на несколько десятков миллионов богаче.
— Саид, готов ли плов? — внезапно вопросил Гасан. Саид, который в повседневной жизни носил имя Толик, подобострастно поклонился: