— Нет, герой войны с несправедливостью Юрий Филатов, ты не прав в одном, отказываясь мочить всяких сволочей. В чем? Да в том, что ты просто боишься отвечать на том свете, не на этом, а на том. Не возражай, ты этого боишься, пусть и подсознательно. А ведь отвечать не придется, потому что это Он, — Юлия показала пальцем вверх, — нанял тебя для этой войны. Тебя коробит слово «нанял»? Я понимаю. Но это так. Тебе заплачено!
Филатов слушал ее все с большим изумлением. Он чувствовал, что женщина немного пьяна, но то, что она говорила, каким голосом она это говорила и какое лицо у нее при этом было, наводило на мысль, что она пророчествует. Он помотал головой, стараясь отрешиться от ее голоса, сковывающего волю, сжимающего сознание в раскаленную точку. Потом плеснул в свой стакан коньяку (его еще много оставалось в литровом штофе), выпил и постарался отвлечься от того, что происходило, уйти из этой комнаты, хотя бы мыслью… Он вспомнил, что сегодня не успел позавтракать, про обед и речи не шло, что, когда он ехал сюда, пустой желудок сердито урчал… И тут Юлия заговорила опять:
— Ты спросишь, чем тебе заплачено Всевышним? Да просто: тем, что ты такой, какой есть, — обыкновенный маленький сверхчеловек!! У тебя есть две вещи, которые мало у кого встречаются вместе: свобода и сила. Вдумайся! Ты когда-нибудь изменял своим принципам? Никогда. Это ли не есть свобода? Не сила делает тебя свободным, а дух. Сила же твоя просто инструмент… И ты очень хорошо им пользуешься. Ты мастер, Филатов. Ты великий мастер. Давай выпьем.
— Может, не стоит, Юля? — спросил Филатов, сохранивший остатки здравого смысла.
— Нет, Юрик, выпьем. У меня тост есть.
Десантник поднялся на ноги и почувствовал, что его слегка повело. И все-таки ментальную мощь женщины он преодолеть не смог.
— По полному наливай, Филатов, по полному!
Юрий умудрился не расплескать коньяк, рука же Юлии, принявшей от него стакан, была на удивление твердой.
— За жизнь, — коротко произнесла она и, не дожидаясь, пока Филатов поднесет стакан к губам, осушила свой в несколько глотков. Десантник последовал ее примеру.
Они долго молчали. Филатов подошел к окну, раздвинул шторы и смотрел на освещенную фонарями улицу. В его голове царил полный кавардак. По улице стремительно с ревом сирены промчалась милицейская машина, вслед за которой спешила карета «Скорой помощи». Визжа покрышками, они скрылись за поворотом.
«За жизнь… — подумал десантник. — Вот тебе и жизнь. Всяка тварь Бога славит… На воздух хочу», — он попытался открыть окно, но у него ничего не вышло. Навалилась слабость, он вынужден был сесть в кресло.
В голове пронеслись бессвязные мысли: «Автопилот начнется по графику… Хорошо тут. Спокойно. И безопасно. Тепло. Но воздуха не хватает…»
Сквозь подбирающуюся дрему до него добрался голос Юлии:
— А теперь, Юрий, ответь мне: ты сделаешь то, о чем просил Васнецов?
— Мы пойдем другим путем, — пробормотал десантник и вырубился, так и не услышав настойчивого пения мобильного телефона.
ГЛАВА 14
Гуссейн почивал на лаврах. Пять дней назад, когда он отдал команду похитить мальчишку, у него были еще сомнения на предмет того, правильно ли он поступает и не проще ли «наехать» на «компаньонов». Но дело повернулось самым неожиданным образом — компаньоны сами подставились, как последние лохи.
Утром в четверг Гуссейн, как обычно, лежал на тахте, вел неспешный разговор с выписанным из Узбекистана поэтом и ждал завтрака. Эти дни он решил провести в своем «бункере» — так назывался оборудованный на заброшенном заводе схрон, в одном из помещений которого держали и Костю. Внезапно дверь отворилась и на пороге возник Гарик.
— Падишах, — сказал он возбужденно, — я могу говорить?
Гуссейн взмахом руки отпустил поэта, который, поклонившись, удалился.
— Говори, где пожар, что случилось… Нет покоя на свете… — он все еще был в расслабленном состоянии после беседы с поэтом, которая, как он считал, способствует утреннему аппетиту и последующему пищеварению.
— Васнецова убили.
Гуссейн приподнялся на тахте:
— Когда?
— Вчера, около десяти утра.
— Почему только сейчас я это узнаю? — угрожающе спросил он.
— Мне только что перезвонил тот капитан из ментовского штаба, которому мы платим…
— Мы что ему, мало платим?
— Много платим, падишах, много. Но он сам только сегодня узнал.
— Ладно. Кто ж его, бедного-несчастного, угробил?