— Да понятно кто. Компаньоны!
— Это официальная версия?
— Нет, падишах. Официальной версии пока нет. Его жена, которую тоже ранили слегка, утверждает, что понятия не имеет, кто послал киллера. Кстати, про похищение сына она тоже ни слова не сказала. Странно, не так ли?
— Гарик, когда ты начнешь разбираться в людях? Ну что ей толку, если она поднимет ментов? В этом был смысл, когда пацан был у этих…
— Боровикова и Садальского, — услужливо подсказал визирь.
— Да, у этих… А теперь что? Где будут его искать менты? В стопятидесятимиллионной России? В Чечне? В Казахстане, шайтан тебя побери? А может, на Луне? Она ждет, что мы сами выйдем на связь и сделаем свои предложения. Но мы спешить не будем. Зачем спешить? Подождем. Эти козлы должны сами ко мне прийти.
— Падишах, но права на эту фирму сейчас, наверное, у вдовы… — осмелился подать голос Гарик.
— Ты часто видел строптивых вдов, визирь? И чему только я тебя учил? Вообще ни черта не рубишь! Ну, дадим ей откупного, она и не дернется. Тем более что ее сын — вот он, за стеночкой. Да, кстати, надо показать ему наше благоволение, чтобы матушке рассказал, как мы тут с ним хорошо обращались. Вели подавать завтрак и пригласи нашего юного гостя разделить с нами трапезу.
И поэта позови, пусть стихи почитает. Только не свои, ради аллаха, скажи ему, пусть Омара Хайяма или Навои прочтет… Хотя нет, не надо. Мало ли как разговор повернется. Кстати, а ты точно убежден, что про гибель Васнецова — не туфта? Может, он жив остался?
— Можно проверить, падишах. Я сейчас, при вас, в «Склиф» позвоню. Знакомый есть. Он должен знать…
Визирь набрал номер и минуты две ждал, пока на том конце ответят. Наконец в трубке послышалось:
— Да…
— Вахтанг? Гамарджоба! Это Гарик. Слушай что. Вчера утром к вам привезли жмурика, Васнецов Василий Васильевич. Огнестрел головы. Как он? С концами ожмурился или не совсем?
— Подожди, сейчас посмотрю по журналу„. Хана твоему Васнецову. Жмур. Труп, как записано, забрали на экспертизу.
— Спасибо. Живи долго! — Гарик дал отбой и повернулся к Гуссейну: — Порядок. Он умер.
— На все воля Аллаха, — возвел очи Гуссейн, сам отправивший в его чертоги не один десяток душ. — Давай распорядись насчет завтрака.
Гарик вышел. Через минуту в зале возник одетый по-восточному слуга и принялся накрывать завтрак на низком столике, привезенном из Хорезма. На вышитой скатерти возникали вперемежку азиатские и европейские блюда. Повар Гуссейна приготовил далму — тип голубцов, завернутых вместо капусты в виноградные листья, которые специально для этого присылали из Грузии. Далма аппетитно дымилась в огромной пиале, стоявшей в центре стола. Вокруг, словно свита около генерала, толпились серебряные чеканные блюда с пахлавой, фаршированными яйцами, перепелками, запеченными в сметане, и тому подобными кулинарными изысками. Стол, за которым должны были сидеть трое, мог накормить взвод солдат после марш-броска на десять километров. Впрочем, остатки как раз и доедали «солдаты» Гуссейна, так что ничего из этой гастрономической благодати не пропадало.
Слуга поклонился, прижав руки к груди, и ушел. Гуссейн позвонил в колокольчик. Тут же в комнате появился Гарик, за которым шел Костя Васнецов.
— Здравствуй, друг, — сердечно приветствовал Гасанов своего пленника. — Проходи, дорогой, садись. Извини, у нас тут по-простому, сидим, как предки, прямо на ковре…
— Мои предки на стульях сидели, — парировал Костя. За четыре дня, проведенных «в гостях» у Гуссейна, он успел убедиться, что его «хозяин» повернут на всяких-разных восточных делах. — Но, раз уж я у вас, так сказать, в гостях, уважим ваших предков.
«Падишах» и «визирь» переглянулись:
— Вай, дорогой, ты очень вежливый мальчик. Тебя даже мальчиком не назовешь. Ты уже юноша. Присаживайся и пойми, что мы забрали тебя у плохих людей, у очень плохих…
— А вы хорошие, да? — не остался в долгу Костя, устраиваясь на невероятно дорогом персидском ковре.
Гуссейн захохотал басом:
— Конечно, хорошие. Мы — благородные люди, да?
— Благородных разбойников не бывает, — спокойно заявил Костя в тот момент, когда Гарик накладывал ему далму. — Я не знаю, кто вы, хотя и сижу с вами за одним столом…
— Извини, дорогой. Меня зовут Гуссейн, а его — Гарик. Как вы, русские, говорите, прошу любить и жаловать. Ты кушай, кушай, Константин… Васильевич. — Говорить сыну в такой момент о том, что он уже наполовину сирота, Гуссейн посчитал лишним.
— Ну, и что вы от меня хотите? — спросил Костя, наворачивая завтрак. Впрочем, двое других от него не отставали.